— Мистер Демпси должен получить коробку, — сказал Ральф так, словно меня здесь не было.
— Совершенно точно, — отозвался я, чтобы доказать свое присутствие.
— Приятно иметь дело с честным человеком, — в голосе Ральфа опять возникли интонации киногероя.
Он легко и нежно коснулся губами сигары, но в этом жесте промелькнул страх, как будто сигара могла взорваться.
— Я привез ее сегодня, — сказал он, — и она включена.
— Хорошо, — сказал я.
Я достал из заднего кармана брюк оторванную половинку банкноты. Доктор Феликс Пайк подошел к одной из освещенных ниш и вынул оттуда две неконтрастные фотографии собственной жены, такой же блестящий коричневый шарик, какой я видел у него в кабинете, и наконец под одной из стаффордских статуэток, рядами стоявших на стеклянных полках, нашел свою половинку банкноты. Он передал ее брату, и тот соединил обе половинки так же небрежно и вместе с тем осторожно, как до этого обращался с лопатой и сигарой.
— Все правильно, — оценил он и принес коробку с полудюжиной яиц для Хельсинки. Она была завернута в обычную зеленую бумагу. Такая бумага используется в «Харродзе» — одном из самых фешенебельных и дорогих универмагов Лондона. Коробка была перевязана веревкой с небольшой петлей, чтобы удобнее нести.
Когда мы уходили, Ральф напомнил, что акции медных компаний резко упадут.
Конечно, доктор Пайк очень хотел бы подбросить меня до центра, но… гости и тому подобное.
— Вы понимаете, не так ли?
Я все понимал и поэтому поехал на автобусе.
Туман уплотнился и приобрел зеленоватый цвет типа «гороховый супчик». Витрины магазинов были вставлены в туман, как желтые призмы, мимо них тащились автобусы. Они тоскливо ревели, как стадо грязных красных слонов, которые ищут место, чтобы остановиться и умереть.
Коробку в зеленой упаковке я держал на коленях, и у меня появилось четкое ощущение, что там что- то тикает. Правда, мистер Пайк-второй обмолвился, что «она включена». Но сам я не собирался выяснять, что бы это значило.
На Шарлет-стрит меня дожидался один из наших специалистов по взрывным устройствам.
— Вот она, — протянул я ему коробку. — Только осторожнее. Мне бы хотелось доставить ее в целости и сохранности.
— Я тоже не хочу рисковать, — ответил дежурный взрывник. — Сегодня вечером меня ждут бифштекс и пудинг с почками.
— Не торопитесь, — посоветовал я. — Долгое кипение придает блюдам необыкновенный вкус.
— Вчера вечером вы были несколько раздражены, — заметил Долиш.
— Извините, — с чувством отозвался я.
— Не извиняйтесь, — ответил Долиш, — вы были правы. У вас есть чутье, которое вырабатывается учебой и опытом. Я больше не буду вмешиваться в ваши дела.
Я поперхнулся и издал звук, какой должен издавать человек, не нуждающийся в комплиментах.
Долиш только улыбнулся.
— Я же не говорю, что уволю вас или переведу в другой отдел. Я просто не буду вмешиваться. — Он покрутил шариковую ручку, как бы сомневаясь, стоит ли делиться со мной последними новостями.
— Им все это не нравится, — наконец изрек он. — Письменное сообщение сегодня утром направлено министру.
— И что в нем?
— Ценного мало, — сказал Долиш. — Послание напечатано на стандартном листе бумаги через два интервала. Я охарактеризовал это как краткий обзор. — Долиш снова улыбнулся и продолжил: — Мы знали об организации, возглавляемой Мидуинтером, но не предполагали, что они действуют и в нашей стране. Эти братья Пайки — латыши, придерживаются крайне правых политических взглядов. Младший брат, Ральф, — биохимик высочайшей квалификации. Это я сообщил министру в своем обзоре, и именно это почему-то разволновало его. Я сегодня уже дважды был на приеме у министра, и оба раза не ждал в приемной и трех минут. Это верный признак. Он взволнован до тошноты.
Долиш чертыхнулся. Чертыхнулся и я. Из сочувствия.
— Держитесь поближе к Ньюбегину, — сказал Долиш. — Проникните в организацию старика Мидуинтера и хорошенько разберитесь, что в ней происходит. Очень надеюсь, что вчера мы не поставили вас в опасное положение.
— Не думаю, — ответил я. — Эти американцы, при всех своих недостатках, не злопамятны.
— Очень хорошо, — вздохнул Долиш. Он налил мне бокал портвейна и заговорил о наборе из шести фужеров, который купил на Портобелло-Роуд. Этот уличный рынок в Лондоне славится своими антикварными лавками.
— Судя по всему, восемнадцатый век. Такие фужеры называют трубкообразными, вот взгляните.
— Они великолепны, — согласился я. — Но здесь, по-моему, только пять фужеров.
— Ага! Набор из шести, но одного нет.
— Ага… — сдался я.
В наш разговор ворвался пронзительный зуммер, и селектор голосом взрывника произнес:
— Разрешите доложить, мистер Д.?
— Давайте, — разрешил мистер Д.
— Я просветил эту штуку рентгеном. Там есть электропровод, поэтому я не хочу торопиться.
— Боже правый, конечно, — сказал Долиш. — Я тоже не хочу, чтобы наша контора взлетела на воздух.
— Значит, этого не хотят уже двое, — подытожил голос в селекторе, а потом засмеялся и повторил:
— Двое не хотят…
В коробке, которую мне вручили братья Пайки, находились шесть оплодотворенных яиц и электроприбор, поддерживающий постоянную температуру 37° Цельсия. На скорлупу каждого яйца вощеным карандашом был нанесен номер, пилкой сделана засечка и проколота маленькая дырочка. Сквозь защитную пленку иглой для подкожных впрыскиваний был внесен живой вирус. Яйца были украдены из института микробиологических исследований в Портоне.
Дежурный водитель отвез их обратно в этот тихий и живописный уголок Англии в пять часов утра. Яйца завернули в одеяло вместе с бутылкой теплой воды, чтобы поддержать температуру и не погубить опыт.
Для моего путешествия в Хельсинки мы с Долишем укомплектовали коробку шестью свежими яйцами среднего размера, купленными в буфете. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы свести со скорлупы маленькие оттиски льва, которыми украшают продукты высшего сорта.
7
Лондонский городской аэровокзал компании «Бритиш эйруэйз» называется Уэст-Лондон-Эр- Терминал. Построенный из нержавеющей стали и стекла, он похож на современную фабрику по производству солонины. Здесь авиапассажиров вытряхивают по трапу на землю, вымогают у них деньги, грабят и запихивают в автобусы под присмотром мужчин с тележками и девушек с покрасневшими глазами, отрывающих разноцветные билетики, а в свободное время приглаживающих волосы.
Звонкий женский голос уже начал отсчитывать секунды, остающиеся до отправки автобуса, когда в последний момент Джин решила ехать со мной в аэропорт. В машине находились шофер, Джин, я и еще девять пассажиров. В багажнике автобуса стояли двенадцать чемоданов среднего размера, одна шляпная картонка, три свертка, завернутых в бумагу, одна коробка, обернутая мешковиной, один портфель, три пары
