страшное оскорбление. Тысячи мужчин во всем мире отдали бы все на свете за то, чтобы держать ее в своих объятиях, а я, несчастный идиот, отказался от королевского подарка, который она готова была мне преподнести… Я говорил себе, что этот инцидент весьма неблагоприятно отразится на моей карьере. Люсия теперь «позаботится» об этом. Перед моим носом захлопнутся все двери.

Проснулся я поздно еще более опечаленный, чем лег в постель накануне. День не развеял моих опасений, а напротив, усугубил их.

Два эпизода, в которых я участвовал, снимались с перерывом. Если все шло по графику, мне надо было явиться на студию лишь через день. Мысль о встрече на съемках с Люсией приводила меня в ужас. Это было свыше моих сил. Еще немного, и я б собрал вещички и вернулся в родные края искать нормальную работу.

Доев остатки сардин с размокшими сухарями, я вышел из дома. Мне был необходим Париж, его звонкий приветливый голос, его дружелюбные улицы… Я пересек Люксембургский сад, шагая по аллеям. Приятно пахло зеленью. В задумчивом небе плыли облака, сквозь которые проглядывало солнце…

Я дошел до бульвара Сен-Мишель, где проветривали свои отягощенные знаниями мозги мои ровесники-студенты, и внезапно нос к носу столкнулся с Люсией. Она лежала на фронтоне здания какого-то кинотеатра с мундштуком в зубах, впившись в меня неподвижным взглядом… Сквозь разрисованный картон я будто почувствовал ее трепещущую плоть. Вдруг меня охватило желание увидеть, как она двигается, услышать, как она говорит. Я уже смотрел эту картину, она вышла на экраны по меньшей мере года четыре назад, но меня интересовал не фильм.

Взяв в кассе билет, я вошел в зал в тот самый момент, когда погас свет и начался первый сеанс.

Она играла роль шпионки. И, разумеется, соблазняла своими прелестями немецкого дипломата в турецком посольстве. В фильме были довольно смелые сцены, когда слегка распахивалось ее шелковое дезабилье… У Люсии были великолепные длинные ноги, стройный девичий стан и роскошная грудь, в подлинности которой не приходилось сомневаться. Обычно эта показная чувственность не слишком меня трогала. Но вот любопытное явление: постепенно вчерашнюю сцену как бы дополнило происходящее на экране. В каком-то неописуемом смешении картин я отождествлял себя с персонажем, добивающимся Люсии. Я был так же одержим страстью. Я желал Люсию, как не желал еще ни одну женщину. Воспоминание о вчерашнем вечере причиняло мне страшные муки. Я лихорадочно сжимал подлокотники кресла. И задолго до окончания фильма устремился на улицу. Мне казалось, что на шумном бульваре наваждение исчезнет, однако напрасно.

Вдоль тротуара медленно катилось в поисках клиентов такси. Я остановил машину.

— Сколько до Жуанвиля?

— Франков шестьсот…

У меня оставалась тысячефранковая купюра. Не раздумывая, я бросился на сиденье.

— На студию Сен-Морис и побыстрей…

Я понятия не имел, что скажу Люсии. Но мне необходимо было как можно скорей увидеть ее, поговорить… Вдохнуть ее запах.

Мы пересекли мост дю Пале и поехали вдоль набережных. Не прошло и двадцати минут, как такси остановилось у киностудии. Я рассчитался с водителем и вошел в ворота. Толстый жизнерадостный сторож приветливо мне улыбнулся.

— Где сегодня «Белокурое приключение»? — крикнул я ему на ходу.

— Загляните в павильон «Б».

Значит, в том же, где и вчера… Я кинулся туда бегом. Но уже горел красный свет, и мне пришлось довольно долго ждать у дверей, сдерживая свое нетерпение. Наконец свет погас, и один из рабочих постановочного цеха приоткрыл массивную дверь. Я поинтересовался у него, освободилась ли Люсия.

— Она не участвовала в этом эпизоде, — сказал он. — Сейчас отсняли выход президента.

Итак, я прождал напрасно. Я устремился по коридору, где находились артистические уборные. Разумеется, Люсии принадлежала лучшая из них. Она была расположена в глубине коридора, сразу после гримерной. В дверях торчал ключ. Я набрал в грудь воздуха и постучал.

— В чем дело?

Я не стал отвечать, а просто вошел. Люсия была в своем бесподобном прозрачном пеньюаре. Гример накладывал ей на грудь слой жидкой пудры, поскольку предстояли съемки в вечернем декольтированном платье. Оно лежало на диване. Люсия увидела меня в зеркале и движением, в котором было столько женственности, запахнула на груди пеньюар.

— Ну и манеры! — недовольно сказала она.

— Я постучал!

— Но я не давала Вам разрешения войти.

— Простите. Мне нужно с вами поговорить…

— У меня нет времени, сейчас мой черед…

— Вас подождут!

Она резко обернулась, и гример — русский, по имени Иван — выронил из рук охрового цвета губку.

— Что с вами, мой маленький Морис, вы выпили?

— Нет, даже кофе не пил.

— Заходите после съемок следующего эпизода.

— Я хочу поговорить с вами сейчас же!

— Исключено! Выйдите отсюда!

Я стоял, не двигаясь с места, и произносил слова, помимо воли слетавшие с моих губ.

— Выслушайте меня, если я сейчас уйду, то брошусь под первую же машину!

Я знал, что так и поступлю. И боялся, что она этого не поймет.

Люсия принужденно рассмеялась.

— Какой упрямец! Оставьте нас на минутку, Иван!

Гример, известный своей любовью к мальчикам, верзила с серебристыми волосами и светлыми глазами, постоял в нерешительности и, наконец, вышел, смерив меня уничтожающим взглядом. Когда дверь за ним закрылась, я быстрым движением закрыл ее на задвижку. Страсть, овладевшая мной, была так сильна, что у меня подкашивались ноги.

— Что ж, слушаю вас!

Я приблизился. Люсия не отрывала от меня встревоженного взгляда, пытаясь разгадать мои намерения.

Я склонился к ней и неумело прижался губами к ее губам, только что подкрашенные гримером. Она отпрянула.

— Ну нет, малыш, только без этого!

На секунду я заколебался, но тут же понял, что если отступлю, то стану посмешищем и не выдержу позора. Люсия встала, чтоб оттолкнуть меня. Разум мой словно помутился, я бросился на нее и опрокинул на диван, нисколько не заботясь о прекрасном вечернем платье. Она отбивалась, рыча как животное. Я обеими руками схватил ее за волосы и крепко держал, не давая шевелить головой. Она открыла рот, чтобы закричать. Не знаю почему, но в этот момент я подумал, что ее голова напоминает мне череп; однако это не охладило мой пыл. Я заглушил ее крик поцелуем…

Казалось, мне ни за что не утолить сжигавшей меня необычайной страсти.

Когда мы поднялись с дивана, я не решился на нее взглянуть. Мне было стыдно. Предаваясь любви, она вела себя как старая шлюха, и меня это глубоко шокировало. Потом я увидел в широком зеркале туалетного столика ее отражение, и тогда мне стало стыдно за себя. Люсия выглядела безобразно. Хуже того — комично! В порыве страсти я испортил ее грим — толстый слой пудры, помаду… Все это размазалось по лицу страшными пятнами, пятнами, которые разрушали гармонию этого лица, стирали его красоту. Оно напоминало размалеванную краску туземца. Слипшиеся от пота волосы придавали некоторое сходство с пьянчужкой с картины Домье. Господи, вот бы пришли сейчас ребята из «Синемонда»! Фотограф, которому посчастливилось бы снять Люсию в этот момент, обеспечил бы себе безбедное существование до конца дней!