второго пришествия. Эдди забралась в постель, которая под ее тяжестью просела чуть ли не до пола. «Утром, — решила Эдди, — обязательно попрошу Уэлкам подтянуть ремни на кровати». Устраиваясь поудобнее, она покрутилась на набитом кукурузными листьями тиковом матрасе. Сухие кукурузные листья потрескивали и кололись, и Эдди пожалела, что под ней нет ее мягкой пуховой перины. Потом она ощутила исходивший от простыней несвежий запах, и ее чуть не стошнило. Не то чтобы от постельного белья пахло любовными соками — совсем нет, просто мисс Фрэнки была довольно нечистоплотной особой, а с тех пор, как она сбежала, ее белье в стирке так и не побывало. Вполне возможно, его вообще не стирали все то время, пока мисс Фрэнки здесь обитала. В комнате было душно. Эдди поднялась с постели и открыла окно, насколько это было возможно — то есть всего на несколько дюймов. Хозяйки публичных домов, даже таких респектабельных и процветающих, как «Чили-Квин», обыкновенно требовали, чтобы в спальнях к рамам приколачивали кусочки дерева, не позволявшие распахнуть окно во всю ширь. Это делалось для того, чтобы мужчины не лазали к девицам в окна, а девицы не шлялись ночами по улицам.

Эдди вернулась в постель и опять долго ворочалась на матрасе, поскольку сухие кукурузные стебли тыкали ее в бок и мешали уснуть. Она уже было задремала, как вдруг у нее над головой басовито зажужжал слепень. Она полоснула рукой по воздуху, прогоняя насекомое. Слепень улетел, но через минуту вернулся снова. В лунном свете, который заливал комнату, Эдди увидела, как слепень присел отдохнуть на железное изголовье кровати, и прихлопнула его ладошкой. Потом она взяла его за крылышко, вылезла из постели и выбросила в окно, на минуту задержавшись у оконной створки, чтобы понаблюдать за тем, как Уэлкам, выйдя из задней двери, шагает к своей лачуге, где она ночевала. Странная все-таки это была женщина, но Эдди слишком устала, чтобы думать еще и об Уэлкам. Посмотрев себе на руку, она увидела, что крыло убитого ею насекомого прилипло к ладони, отправилась к умывальнику, налила в тазик воды и вымыла руки. Полотенца не было, и Эдди вытерла руки о простыню.

В постели было жарко; Эдди сняла ночную рубашку, постелила ее поверх постельного белья мисс Фрэнки и легла снова. Со стороны салуна донеслись приглушенные крики, а потом послышался револьверный выстрел. Потом мимо «Чили-Квин» галопом проскакал всадник. Эти звуки, однако, были Эдди хорошо знакомы и не только ее не раздражали, но даже успокаивали. Убаюканная ими, Эдди наконец уснула.

Она не знала, сколько времени проспала, но, когда женский крик поднял ее с постели, небо уже просветлело. Скорее всего, одной из девушек приснился дурной сон, решила она. Мисс Тилли, к примеру, вчера весь вечер имела кислый вид и вела себя с ковбоем из Рэтона настолько нелюбезно, что Эдди пришлось вернуть клиенту половину гонорара. Эдди легла снова, но крик повторился. Присев на постели и прислушавшись, она сообразила, что крик доносился не из спален на втором этаже, а снизу: по-видимому, ночные кошмары мучили незадачливую невесту по переписке. «Ну, крикнула и крикнула», — подумала Эдди, опять заваливаясь в постель. Но тут женщина закричала в третий раз, да так громко, что, если бы Эдди ее не утихомирила, ее вопли могли бы разбудить шлюх на втором этаже и заставить их спуститься вниз; у Эдди же не было ни сил, ни желания объяснять сейчас что-либо Эмме. Вздохнув, она вылезла из кровати, накинула на себя влажный от пота пеньюар, вышла из комнаты и, ступая босыми ногами по скрипучим ступеням, стала спускаться по темной лестнице. По пути она наступила на что-то мокрое и, брезгливо поморщившись, подумала: «Дай-то бог, чтобы это была вода».

Когда она вошла на кухню, то услышала, как в замочной скважине заднего входа поворачивается ключ, и на всякий случай вооружилась стоявшей у плиты кочергой. Но это была Уэлкам, которая, открыв дверь, осведомилась:

— Кто это так вопит? Похоже, что на чердаке вурдалак воет. Опять мисс Тилли расшумелась, что ли?

Эдди была рада, что пришла Уэлкам. Если у Эммы истерика, могли понадобиться усилия двух человек, чтобы ее успокоить. Эдди кивком головы указала на дверь спальни.

— Нет. Это та старая дева, что у нас ночует. Должно быть, ей снятся ужасы ее несостоявшейся брачной ночи.

В следующий момент они услышали нечто похожее на хлопок, а потом принадлежавшее мужчине громкое «ох!».

Выругавшись, Эдди устремилась к спальне, но Уэлкам добежала до нее быстрее и, распахнув дверь, ворвалась в комнату первой. Эмма, сжимая в руке щетку для волос, склонилась над человеком, который, прикрывая голову руками, кричал: «Эдди, ты что, рехнулась? Это ж я!»

Уэлкам рассмеялась громким утробным смехом. Через секунду, правда, не так громко, ей стала вторить Эдди. Эмма замахнулась, чтобы ударить еще раз.

— Он влез через окно. Это насильник! — крикнула она.

Эдди выхватила у нее из рук щетку.

— Никакой это не насильник. Это Нед.

— Кто? — спросила Эмма, лихорадочно оглядываясь в поисках предмета, который можно было бы использовать в качестве оружия. Лежавший на полу мужчина поднял голову и расширившимися от удивления глазами уставился на женщин, переводя взгляд с одной на другую.

— Нед. Нед Партнер, вот кто, — сказала Эдди.

Эмма вспомнила это имя, и ее лицо исказилось от ужаса.

— Так это же бандит! — вскричала она, отшатнувшись от незваного гостя и прикрывая грудь руками.

— О, Нед не причинит вам никакого вреда. Он часто сюда заходит. Он мой… — Эдди замолчала, поскольку испытывала в присутствии Эммы несвойственную ей прежде застенчивость. Затянув потуже поясок на пеньюаре и оправив кружева на своей полуобнаженной груди, она сказала: — Он мой брат. — Эдди вряд ли бы сумела объяснить, почему вдруг стала так заботиться о своей респектабельности.

— Что такое? — осведомился Нед, поднимаясь на ноги. — Ты о чем это, черт тебя побери, толкуешь?

— Она никому о тебе не расскажет, не волнуйся. Я познакомилась с этой леди в поезде. В Налгитасе она никого не знает, ну я и пустила ее к себе в комнату, — объяснила Эдди, а потом торопливо добавила: — Только на одну ночь.

Нед прошелся по комнате, осторожно коснулся головы в том месте, где с ней соприкоснулась щетка Эммы, после чего посмотрел на руку. Крови не было.

— Надо признать, ты пустила к себе леди с весьма тяжелой рукой, — сообщил он, а потом, повернувшись к Уэлкам, спросил: — У тебя лед есть? У меня на голове шишка размером с гусиное яйцо.

— Джентльмены обычно входят в дом через дверь, но ты, похоже, не из их числа. Ну, пойдем, что ли? — сказала Уэлкам, и они прошли на кухню. За ними последовали Эдди и Эмма, торопливо набросившая пеньюар на свою ночную рубашку. Эта рубашка из плотного полотна, с длинными рукавами и застегивавшаяся на пуговицы до самого горла, совершенно не подходила для Налгитаса, и оставалось только удивляться, как Эмма могла в такую жару в ней спать — особенно с распущенными по плечам волосами. Хотя в волосах Эммы местами проступала седина, они были длинные и густые и красиво завивались у щек. Эдди же собирала свои редкие волосы в узел и закалывала на затылке.

Уэлкам выковыряла из ящика кусочек льда, завернула в полотенце и приложила к голове Неда.

— Подержи пока, — сказала ему служанка. — Полагаю, ты и поесть не прочь?

— Не прочь, — сказал Нед.

Уэлкам разгребла кочергой тлеющие угли в очаге, сунула туда щепы и затопила плиту. Потом она нарезала грудинку, положила ее на сковородку обжариваться и стала замешивать тесто.

— Ты тоже завтракать будешь? — спросила она Эдди.

Вчера Эдди выпила слишком много виски; у нее болела голова, и сама мысль о еде заставляла болезненно сжиматься ее желудок. Поэтому она покачала головой. Тогда Уэлкам повернулась к Эмме и вопросительно на нее посмотрела.

— Я, с вашего разрешения, позавтракаю. Если, конечно, это не слишком вас обременит. Но я могу помочь, если хотите, — сказала Эмма.

Уэлкам помотала головой из стороны в сторону. Эмма уселась за кухонный стол в противоположном от Неда конце, бросив на него взгляд, полный ужаса.