— Хенли приезжал сюда, разыскивая тебя. У него был такой вид, словно он хоронит твои бренные останки.
Генри раздраженно фыркнул.
— Очевидно Алекс сразу же сделал вывод, что я попытался наложить на себя руки, И ты, кажется, тоже.
— Да, — проворчал Артур, утирая слезы рукавом сорочки, — как будто ты не пытался уже сделать такую глупость.
— Я тогда был ребенком, — покачал головой Генри. Дед отвернулся к окну.
— Я потерял жену и двоих детей. В тот день я чуть не потерял тебя.
— Но ведь этого не случилось…
Артур вновь повернулся к Генри и спросил:
— Что там у тебя с этой девицей Фостер? Хенли говорил что-то о том, что вы снова собирались пожениться, но она отказала тебе.
— Алекс слишком много говорит, — нахмурился Генри.
— Она разбила тебе сердце?
— Я бы на твоем месте не слишком этому радовался. — Так тебе и надо, — усмехнулся старик. — Справедливое возмездие за то, что ты так некрасиво поступил с ней.
— Похоже, что так.
Артур впился взглядом прямо в глаза Генри, его грудь судорожно вздымалась от усталости.
— Верни ее.
Генри отвернулся от пронзительного взгляда своего деда.
— Уже слишком поздно. Причем благодаря тебе, — сказал Генри, вдруг вспомнив, зачем он приехал в «Морской Утес». — Я приехал сюда, чтобы придушить тебя, дед, за то, что ты написал Энн то письмо. Оно причинило ей сильную боль. Ты
— Я хотел, чтобы она получила его до вашей свадьбы. Я хотел, чтобы она отказалась выходить за тебя замуж. Я хотел избавить ее от горя, которое ты намеревался ей причинить.
Генри отрицательно покачал головой.
— Нет, ты сделал это для того, чтобы не дать мне получить то, что мне принадлежит по праву. Тебя совершенно не волновала судьба Энн. Я не думал, что в своем стремлении не отдавать мне «Морской Утес» ты зайдешь так далеко. Скажи мне, почему ты это делаешь? Я имею право знать.
Артур упрямо выдвинул подбородок.
— Ты узнаешь.
Генри закрыл глаза, стараясь сдержаться.
— Когда?
Артур молчал, сжав губы, как ребенок, которого заставляют есть нелюбимое овощное пюре.
— Скажи Вильямсону, что я хочу спать.
Генри смотрел на своего деда, почти восхищаясь его упрямством.
— Я бы хотел услышать, черт тебя возьми, более вескую причину.
Артур пробормотал что-то невнятно, чего Генри не разобрал, а потом сказал вполне отчетливо:
— Позови Вильямсона.
Генри повернулся, собираясь выполнить просьбу деда.
— Генри, — снова позвал старик.
Он неохотно обернулся.
— Я… — Артур схватился за ворот своей сорочки и покачал головой. — Нет, ничего. Я просто расчувствовался.
Генри улыбнулся.
— Слава Богу, что ты пришел в себя, — сказал он и пошел искать Вильямсона. На минуту ему показалось, что дед собирался сказать что-то невероятное, например, что он любит внука.
«Мне хотелось думать, что она любит тебя, потому что ты — мой сын. Но теперь я понимаю, что она любила тебя потому, что ты был единственным существом, любившим ее просто так, не задавая вопросов и не предъявляя требований. Вы часами сидели на балконе, твоя головка покоилась на ее коленях, и она гладила тебя по волосам. Я смотрел на вас — на женщину, которую я любил, и на моего сына — и жизнь каплями покидала мое тело.
Чтобы помучить меня, Элизабет часто говорила слова, которые были понятны только мне. Она говорила о цвете твоих глаз, светло-серых, таких непохожих на карие глаза Уолтера. Ты рос и становился все больше похожим на меня. Я жил в страхе, что Уолтер когда-нибудь догадается. Однажды за обедом она предложила заказать наш с тобой совместный портрет и Уолтер согласился. Я так рассердился на нее в тот момент, что даже на мгновение онемел и ничего не смог возразить. Потом, конечно, я отказался позировать. Наверно, ты помнишь. Я сказал, что у меня нет времени для таких глупостей. Она, безусловно, знала, что я откажусь. Это была одна из ее утонченных пыток. А ты очень расстроился. Я думаю, что именно тогда ты и начал ненавидеть меня. Можешь ли ты представить себе, что твой маленький сын, которого ты любишь больше жизни, смотрит на тебя с ненавистью? Мой сын. Мой сын. Это звучало песней в моем сердце. Наполняло радостью мою душу, но сломило мой дух.
Я должен был держаться от вас подальше, но не мог. Ты был моим сыном. Пока ты не станешь отцом, ты не поймешь, что я чувствовал. Трудно передать словами любовь отца к сыну. Элизабет должна была понимать это чувство, но она использовала сотню различных способов, чтобы оторвать нас друг от друга. Я думаю, она жила в постоянном страхе того, что я выдам ее тайну и разрушу ее счастливую жизнь. Но иногда она смотрела на меня взглядом, в котором я видел любовь и сожаление. Возможно, я видел то, что мне хотелось, потому что я всегда любил и желал ее. Теперь, с высоты моего возраста, я понимаю, что мог бы поступить тогда по-другому. Я должен был бороться за тебя.
После смерти твоих родителей я хотел рассказать тебе все. Но так и осмелился. Я видел, что ты уже ненавидишь меня или, по крайней мере, боишься. Что бы ты почувствовал, если бы узнал, что я лгал тебе все эти годы? Ты так тяжело переживал смерть своих родителей. Я не хотел заставить тебя страдать еще больше. Я не смог рассказать тебе, что твоя мать совсем не ангел, не такая, какой казалась тебе. Я знаю, что ты считал меня холодным, равнодушным и жестоким человеком, но я тоже оплакивал их смерть. По- своему я любил твоего отца. И ты уже знаешь, как я любил Элизабет. Эта любовь преследует меня до сих пор».
Глава XXIII
Алекс грустно смотрел в окно, размышляя о том, что ему следует надеть на похороны своего лучшего друга.
— У меня есть к тебе один вопрос, Алекс, — раздался вдруг до боли знакомый голос, — ты специально стараешься заставить меня выглядеть идиотом?
Алекс резко обернулся, и на его лице появилось выражение радостного удивления. Он вскочил, уронив стул, быстро пересек комнату и обнял Генри с такой силой, что у того затрещали ребра.
— Где тебя черти носили? Где ты был все это время? — спросил он, улыбаясь во весь рот.
— Да уж, конечно, не на дне Атлантического океана, как ты предполагал, — сказал Генри, заставляя себя нахмуриться.
Алекс немного смутился и начал что-то объяснять, но Генри остановил его.
— Не надо об этом, — сказал Генри, подойдя к столу. Он взял тарелку и стал накладывать себе еду. — Я понимаю, почему ты волновался.
— Где же ты все-таки был? — спросил Алекс. Его радость оттого, что Генри нашелся живым и здоровым, уступила место чувству голода. Он снова сел к столу и с аппетитом откусил добрую половину
