— Нелюбовь? — с дрожью в голосе переспросила Энн.

Беатрис снисходительно улыбнулась.

— Конечно, нет. Ты просто слишком хорошо вошла в роль. Мы запланировали, что ты должна изображать влюбленность, и ты слишком сильно вжилась в образ влюбленной женщины. Тебе показалось, что ты влюбилась, но на самом деле этого нет. Поверь мне.

— Ох.

— Ты не любишь его.

Энн прикусила губу.

— Я, в самом деле, думаю, что влюбилась в него снова, — еле слышно проговорила она, не обращая внимания на протестующие жесты Беатрис.

Раздосадованная Беатрис несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

— Ну, ладно. Расскажи, что случилось?

Энн поведала подруге обо всем и слезы текли по ее лицу, когда она описывала печальное детство Генри.

— Я не могу даже сердиться на него, не говоря уже о том, чтобы нанести ему тот удар, который мы запланировали.

— И ты попалась на эту удочку? Ах, Энн, — укоризненно покачала головой Беатрис. — Видно, твой Генри — двуличный мерзавец, худшего мне не приходилось встречать. Он женился на тебе ради своего дома.

Энн не отрывала взгляда от своих коленей, старательно разглаживая на платье невидимые складки.

— Я знаю, почему он женился на мне.

— Нет, не знаешь! — вскричала Беатрис, испытывая большой соблазн рассказать Энн все, что она знала о том, почему выбор Генри пал именно на нее. Если бы Энн узнала о том, что Генри выбрал ее потому, что считал некрасивой, она бы сразу же забыла о своем, так называемом чувстве любви. Но Беатрис не могла так поступить с подругой, не могла причинить ей такую боль.

— Ты просто слишком быстро забываешь о плохом. Тебя вводит в заблуждение его нынешнее «хорошее» отношение к тебе. Разве ты забыла, что он сделал с тобой?

— Я помню, — вспыхнув, ответила Энн. Она все помнила, просто сейчас не хотела говорить об этом. Она просто не могла сейчас вспоминать ни о чем, кроме его теплых губ и глубоких глаз, наполнявших ее душу неведомым, но прекрасным чувством.

— Он использовал тебя тогда и сейчас использует только для того, чтобы избавиться от чувства вины. И обе мы знаем, что следующим шагом, который он предпримет, будет пересмотр условий вашего развода.

— Он не сделает этого.

Беатрис обняла Энн за плечи.

— Не будет? Он дал тебе клятву верности перед алтарем и нарушил ее в день, когда развелся с тобой и оставил тебя одну. Неужели же он именно тот человек, который заслуживает твоей любви?

— Нет! — вскрикнула Энн и заплакала. Глаза Беатрис тоже наполнились слезами.

— Ты должна ожесточить свое сердце, Энн. Этот город и это общество разорвут тебя на части, если узнают, что ты полюбила Генри снова. О тебе будут рассказывать анекдоты. А Генри все сойдет с рук. Как всегда.

Энн кивнула соглашаясь. Беатрис была права. Генри ничего не сказал о своих чувствах к ней. Он все время говорил о том, что ему нужно ее прощение, а не о том, что он хотел бы возобновить их отношения. Теперь она припомнила, что он не выглядел обиженным или, хотя бы раздраженным, когда она бросила в него песком после того, как они поцеловались. Какой глупой она считала себя сейчас из-за того, что не сумела скрыть свою любовь. Слава Богу, что она хотя бы не выставила себя полной идиоткой и ничего не сказала вслух. А он, вероятно, порадовался, что ему так легко удалось снять тяжкий грех с души.

— Ох, Беа. Поверить не могу в то, что я такая слабая.

— Он может быть очень обаятельным, — с понимающей улыбкой сказала Беатрис. — А ты была влюблёна в него прежде.

— Беа, если я когда-нибудь еще поддамся своей слабости, ударь меня посильнее. Прямо по голове.

Беатрис рассмеялась.

— Я думаю, что нам больше следует беспокоиться о твоем сердце, а не о твоей голове.

Генри отпил глоток неразбавленного виски. В начале вечера он пил виски с содовой, но с каждой порцией напиток в его бокале приобретал все более темный оттенок.

— Не-на-вижу этот город, — пробормотал пьяный Генри, прислоняясь к шелковой обивке стены. — Ты только посмотри на них. Они только и ждут, чтобы кого-нибудь… кого-нибудь… Интересно, как бы им п- понравилось, если бы я… — Он снова отхлебнул виски и медленно поднял глаза на Алекса: — О чем это я?

— Ты сказал, что хочешь пойти домой, — сухо ответил Алекс и забрал у него бокал. Взяв Генри за руку, он положил ее себе на плечо и оторвал друга от стены, пытаясь поставить его на ноги.

— Нет, нет, нет, — затряс головой Генри. Он прищурился, стараясь сфокусировать, взгляд. — О Господи! Я совсем пьян.

— Да уж. Не на шутку.

— Как это я ум-мудрился так нап-питься? — недоуменно вопрошал Генри.

— Я не совсем точно подсчитал, но ты выпил около десяти порций виски, может быть, и одиннадцать.

— Этого н-не может б-быть. Я н-не см-мог бы уд-дер-жать столько в-виски в-внутри. М-меня с-сейчас с-сто-шнит.

— Все будет в порядке, старина. Давай-ка уберемся отсюда, пока ты еще при памяти. Ты в состоянии добраться до кареты?

— Д-дум-маю, д-да.

— Держи себя в руках, дружище. Мы собираемся немного пройтись, — приговаривал Алекс, посмеиваясь над преувеличенной осторожностью, с которой Генри движется к выходу. — Что скажет миссис Астор, если ты изгадишь её сверкающий паркет, а, Генри?

— П-прошу т-тебя, н-не надо об-б этом с-сейчас, Алекс. — Генри судорожно сглотнул, и глаза его наполнились пьяными слезами.

Им все же удалось дойти до мостовой, прежде чем Генри судорожно согнулся и расстался, наконец, с огромным количеством виски, обременявшим его желудок.

— Тебе нужно или больше тренироваться в этом виде спорта, или совсем бросить пить, Генри.

Генри сидел на земле, прислонившись головой к холодной подножке кареты, не обращая внимания на кучера, подбежавшего за приказом хозяина.

— Мне уже немного лучше, — с трудом выговорил он. — Напоминай мне почаще, чтобы я не пил так много.

— Я всегда начеку, но, поскольку это происходит довольно редко, я решил, что у тебя есть веская причина для того, чтобы напиться до поросячьего визга. Что на этот раз? Или, вернее спросить, кто?

Генри поднялся на ноги и посмотрел на кучера извиняющимся взглядом.

— Я хочу знать, почему она так себя ведет? Что за этим скрывается? Когда я поцеловал ее… Черт, когда мы поцеловались, я как будто опьянел. Это было так хорошо! А потом я сразу же оказался весь в песке.

Алекс горько рассмеялся, даже кучер не мог не услышать иронии в этом отрывистом, резком смехе.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. То, что тебе предстоит решить сейчас, это — приятно ли тебе состояние опьянения настолько, что ты сможешь пить и пить этот хмельной напиток дальше? Или, может быть, тебе следует заняться чем-нибудь другим и оставить все это в прошлом?

— Мне так нравится этот проклятый хмельной напиток, но потом меня всегда тошнит от него, —