Испытывая досаду и злость на самого себя, Глеб выпрямился и зашагал к лифту.
…Выходя из подъезда, он столкнулся с каким-то человеком.
– Простите, – машинально сказал Глеб.
– Ничего страшного, – так же машинально отозвался человек.
Глеб двинулся было к тротуару, но вдруг остановился и замер на месте. Он понял, что человек у него за спиной тоже замер. Сердце Глеба учащенно забилось, он медленно оглянулся, и тот, второй, тоже оглянулся. Взгляды их встретились, напряженный взгляд Глеба и изумленный – человека в сером плаще. Пару секунд они молча разглядывали друг друга, потом незнакомец разомкнул губы и тихо произнес:
– Корсак!..
Глава 5
С детства отец внушал ему, что можно и чего нельзя: иногда с помощью лекции, чаще – когда отец бывал под хмельком – с помощью ремня или крепкого ивового прута. Со временем физическая боль стала для маленького Юры Коренева не только самым убедительным аргументом, но и абсолютным критерием удовольствия. В том смысле, что удовольствие всегда сменяется болью, и чем сильнее боль, тем выше был градус удовольствия.
Боли стало еще больше, когда отец отдал его в музыкальную школу. Нет, в игре на скрипке не было ничего неприятного, она даже приносила Юре удовольствие. Но удовольствие исчезало начисто, когда в комнату, где он репетировал, входил отец. Входил и садился в кресло. Это у него называлось «приобщиться к прекрасному».
Пока мальчик играл, пока он водил смычком по струнам, отец его не трогал. Но потом начиналась буря. У Юры до сих пор звучал в голове нечеткий от количества выпитого голос осоловевшего отца:
«Разве это музыка?! Да это же просто какое-то дурацкое пиликанье! Почему ты не играешь как все нормальные люди? Почему у тебя ничего не получается?»
«Папа, это упражнения. Я играю то, что мне задали».
«Врешь, маленький засранец! Ты нарочно морочишь мне голову!»
И вновь в ход шел ремень…
А потом все стало еще хуже. Отцу предложили работу на другом конце города, он согласился и затеял обмен квартир. Поменяв место жительства, Юре, само собой, пришлось сменить и школу. И вот тут-то и начался настоящий ужас.
Верховодил мальчишками в их классе светловолосый верзила с конопатым щекастым лицом. Фамилия у него была Ильчевский. И этот Ильчевский взял себе за правило всячески унижать новичка – то и дело отвешивать ему тумаки, натягивать пиджак на голову… А однажды на физкультуре он стянул с Коренева штаны и втолкнул его в девчачью раздевалку.
Каждый раз после очередного унижения Юра приходил домой, запирался у себя в комнате и плакал. Он даже не пытался противостоять Ильчевскому, потому что на стороне верзилы был весь класс, и это давило на Юру больше всего. Он чувствовал себя беззащитным перед толпой гогочущих мальчишек, которые, в подражание своему вожаку, пытались сделать новичку какую-нибудь подлость – подбрасывали ему грязь в портфель, подкладывали на стул битое стекло, приклеивали сзади к его пиджачку листки бумаги с надписями типа: «Я придурок!»
Но однажды жизнь Юры Коренева круто переменилась.
В тот день он возвращался из музыкальной школы со скрипкой в руках, и дворовые ребята, эти сильные, взрослые, ничего и никого не боявшиеся парни, затащили его в подвал. Там у них было что-то вроде «клуба самых непослушных ребят».
Они пили пиво и курили сигареты.
– Будешь? – предложил один из них, рыжий хулиган Митяй, Кореневу.
– Нет, – ответил тот.
– Да ладно тебе! Ты что, не мужик, что ли?
И тогда он выкурил первую сигарету и выпил первую в своей жизни бутылку пива.
– Твой инструмент? – спросил Митяй, кивнув на скрипку.
– Да.
– Значит, ты лабух. Сбацаешь нам что-нибудь?
– Что сбацать?
– Что-нибудь веселое.
– Прямо здесь? – удивился Юра.
– А тебе чего, зрителей не хватает? – ухмыльнулся один из хулиганов. – Играй давай!
Юра молча раскрыл футляр, достал скрипку и смычок, приготовился и – заиграл. Играл он свое любимое «Адажио» Вивальди. Отец Юры терпеть не мог эту музыку, считал ее «слишком слюнявой».
Но хулиганам так не показалось. Примерно через пару минут Митяй положил руку на скрипку, остановив игру, и сказал:
– Хорош. – Кивнул дружкам и спросил их: – Ну?
Парни переглянулись.
– Годится, – сказал один из них.
– По-черному, – похвалил другой.
Митяй посмотрел на Юру спокойными веселыми глазами.
– Пойдешь с нами, – сказал он.
– Куда? – удивился Юра.
– У одного серьезного человека сегодня праздник. Сыграешь ему что-нибудь веселое. Для души.
Юра сдвинул брови:
– Вообще-то мне надо домой.
– Ты че, борзый? – взвился один из хулиганов. – Говорят тебе – серьезный человек! Три года музыки не слышал!
– Погоди, Кривой! – осадил его Митяй. Взглянул Юре прямо в глаза и сказал: – Не бойся. Ничего страшного не случится. Сыграешь хорошо – в обиде не останешься. Пакуй скрипку, нам пора идти.
Парни привели Юру Коренева в подвал. В общем-то, это был не совсем подвал. Скорее он походил на маленький заброшенный спортзал. Там был деревянный пол и стены, обшитые фанерой. В одном углу стоял бильярдный стол с шарами, в другом висели на веревках боксерские груши.
Прямо посреди зала стоял обычный стол, такой же, как у Юры на кухне. За ним сидели люди, мужчины и молодые женщины, и был он уставлен такими яствами, каких Юра Коренев прежде в глаза не видел. Здесь были тонко нарезанные колбасы, ноздреватые желтые куски сыра, крохотные помидоры размером со сливу, ломти белого хлеба, а на них – большие куски жареного мяса. И еще – бутылки с водкой и шампанским.
В центре стола сидел немолодой уже мужчина, одетый в красную рубашку. Лицо у него было жуткое. Поперек лба – огромный шрам. Один глаз черный, словно дуло ружья, а второй – белый и неживой, как мраморный шарик.
Белоглазый обнимал сразу двух девушек, сидевших справа и слева от него. Девушки глупо улыбались, они были пьяные, некрасивые и совсем не понравились Юре.
– Слышь, Князь, – заговорил от порога Митяй, – мы к тебе лабуха привели!
– Этого салагу? – усмехнулся белоглазый, посмотрев на Коренева.
– Князь, малец толковый, – заверил его Митяй. – Не смотри, что он шкет.
Митяй подтолкнул Юру поближе к столу, грохнулся на стул, взял бутылку и плеснул себе водки в свободный стакан. Дружки Митяя последовали его примеру и расселись на свободные места.
– Ладно, поглядим, – сказал Князь. – Давай, малой, сыграй нам чего-нибудь. Душа музыки просит!
– А что сыграть? – тихо спросил Юра, не глядя белоглазому в лицо.
Тот повернулся, устремив взгляд в темный угол зала, и громко спросил у кого-то:
– Марго, что тебе сыграть?
Юра тоже посмотрел в угол и увидел то, чего не заметил сразу. Там стояло черное кожаное кресло, в нем сидела с ногами девочка лет тринадцати. Джинсовая куртка, темная челка, черные глаза. В руках девочка держала игрушку «Тетрис». Она была поглощена игрой и не обратила на слова Князя никакого
