предание, молодой человек решил порыться в ящиках своего дяди, к которым заблаговременно подобрал ключи. Но в то время, когда он занимался этим гнусным делом, дверь, ведущая в спальню дяди, отворилась, и старик показался на пороге в своем ночном платье. Он испытал такое удивление, испуг и ужас, что проявилась наследственная предрасположенность, и старый холостяк как бы захлебнулся кровью и упал на пол, ударившись виском об угол стола. Что было делать? Старик умер. Пытаться помочь ему было уже слишком поздно.

С холодной решимостью, которая всегда отличала судью Пинчона, молодой человек продолжил обыск ящиков и нашел недавно составленное духовное завещание в пользу Клиффорда вместе с написанным прежде в его пользу. Он уничтожил первое и оставил второе. Но, прежде чем удалиться, он оставил в опорожненных ящиках следы того, что кто-то посещал эту комнату со злыми намерениями. Он был намерен освободить себя от Клиффорда, своего соперника, к которому питал презрение и отвращение. Невозможно думать, что уже в то время он собирался возвести на Клиффорда обвинение в убийстве. Но когда дело приняло мрачный оборот, Джеффри так коварно все подстроил, что во время суда над Клиффордом ему даже не пришлось давать никаких лживых показаний.

Человеку столь респектабельному, как судья Пинчон, подобного рода преступление было несложно забыть. Прикрывая злодеяние множеством доблестных подвигов, он поместил его в число забытых и искупленных проказ молодости и редко вспоминал о нем.

Оставим же судью. Он не знал о том, что был бездетен уже в то время, когда пытался приобрести новое наследство для своего единственного сына. Не прошло и недели после его смерти, как один из заграничных пароходов привез известие, что наследник огромного состояния умер, готовясь отплыть на родину. Так Клиффорд, Гепзиба и Фиби стали богатыми людьми, а вместе с Фиби обогатился и пылкий Холгрейв.

Смерть судьи Пинчона оживила Клиффорда. Этот сильный и тяжелый человек был для него кошмаром. Он не мог дышать свободно под его зловредным влиянием. С тех пор он уже не впадал в свою прежнюю апатию. Умственные способности, правда, так и не вернулись к нему в полной мере, однако же, он был счастлив.

Вскоре после перемены своих обстоятельств Клиффорд, Гепзиба и маленькая Фиби с одобрения художника решились оставить несчастный старый Дом с семью шпилями и поселиться в деревенском доме покойного судьи Пинчона. Горлозвон и его семейство были перевезены туда заблаговременно. В день, назначенный для отъезда, главные действующие лица нашей истории, в том числе и добрый дядюшка Веннер, собрались в приемной комнате Гепзибы.

— Деревенский дом, без сомнения, прекрасен, насколько я могу судить по плану, — сказал Холгрейв, когда зашел разговор о будущем. — Но я удивляюсь, что покойный судья, будучи таким богачом и намереваясь передать свое состояние потомству, не выстроил этого прекрасного архитектурного создания из камня, а не из дерева. Это придало бы ему постоянство, которое я считаю необходимым для счастья.

— Как! — вскрикнула Фиби, глядя на художника с изумлением. — Неужели ваши взгляды так переменились? Каменный дом!

— Ах, Фиби! Я говорил вам это прежде, но теперь я перед портретом родоначальника Пинчонов.

— Этот портрет, — сказал Клиффорд. — Всякий раз, как я смотрю на него, меня преследует старое, смутное воспоминание, которое никак не выходит у меня из головы. Что-то вроде богатства, несметного богатства! Мне кажется, что, когда я был ребенком или молодым человеком, этот портрет говорил со мной и объявил мне драгоценную тайну, или что он протягивал ко мне руку со свитком, в котором было написано, где скрыто богатство. Но все эти старинные воспоминания так смутны! Что может значить эта фантазия?

— Вероятно, я напомню вам, — сказал Холгрейв. — Посмотрите, можно поспорить, что ни один человек, не зная секрета, не тронет этой пружины.

— Секретная пружина! — вскрикнул Клиффорд. — А, теперь я вспомнил! Я нашел ее однажды летом, давным-давно, когда праздно бродил по дому. Но тайну совершенно забыл.

Художник нажал на пружину, о которой говорил. В прежнее время портрет, вероятно, только бы немного подвинулся, но теперь пружина, видимо, заржавела, и потому он сорвался со стены и упал лицом на пол. В стене открылось углубление, где лежал свиток пергамента, покрытый вековой пылью. Холгрейв развернул его. Это оказался старинный акт, подписанный иероглифами нескольких индейских вождей, передающий полковнику Пинчону и его наследникам право на владение обширными восточными землями на вечные времена.

— Это тот самый документ, который пытался отыскать отец прелестной Элис и который стоил ей счастья и жизни, — сказал Холгрейв, намекая на свою сказку. — Его так желали заполучить Пинчоны. Теперь он давно уже обесценился.

— Бедный кузен Джеффри! Так вот что ввело его в заблуждение! — воскликнула Гепзиба. — Когда они оба были молоды, Клиффорд, вероятно, рассказал ему что-то вроде волшебной повести о своем открытии. Он, бывало, мечтал, бродя по дому, и раскрашивал его мрачные углы прекрасными историями. А бедный Джеффри, понимавший это в буквальном смысле, думал, что мой брат нашел дядино богатство. Он и умер с этим заблуждением в душе.

— Но скажите, — тихо спросила Фиби у Холгрейва, — как вы узнали этот секрет?

— Милая моя Фиби, — сказал тот, — как вам понравится носить фамилию Моула? Что касается секрета, то это единственное наследство, полученное мной от предков. Сын казненного Мэтью Моула во время постройки этого дома, воспользовавшись случаем, сделал в стене углубление и спрятал в нем индейский акт, от которого зависело право Пинчонов на владение восточными землями. Так-то они променяли эту обширную территорию на несколько акров земли Моула.

Через несколько минут прекрасная темно-зеленая карета подъехала к полуразрушившемуся порталу Дома с семью шпилями, и все наше общество отправилось в деревенский дом покойного судьи, кроме дядюшки Веннера, который согласился на просьбу Фиби вместо фермы провести остаток жизни в хижине, построенной в новом саду, но остался на несколько дней, чтобы проститься с обитателями улицы Пинчонов. Толпа детей собралась посмотреть на странников, весело покидавших старый, нахмуренный дом. В числе их Фиби узнала маленького Неда Хиггинса и подарила ему на прощание серебряную монету, за которую он мог населить свой желудок всеми четвероногими, какие только когда-либо делались из пряничного теста.

В то самое время, когда карета двинулась с места, по тротуару проходило два человека.

— Что, брат Дикси, — сказал один из них, — что ты думаешь обо всем этом? Моя жена держала лавочку три месяца и понесла пять долларов убытка, а старая мисс Пинчон торговала почти столько же и везет в карете тысяч двести. Можешь считать, что это везение, но, по-моему, это скорее воля Провидения.

— Хорошо она все устроила, нечего сказать! — ответил на это проницательный Дикси.

В источнике Моула, который остался в одиночестве, продолжают сменяться калейдоскопические картины. В них можно прочитать предвестие наступающего счастья Гепзибы и Клиффорда, любующихся потомством Моула и Фиби. Между тем старый вяз, желтея от сентябрьского ветра, шепчет неясные предсказания. А когда дядюшка Веннер проходил в последний раз мимо полуразрушенного портала, ему почудилось, что он слышит в доме музыку, и его воображению представилась прелестная Элис Пинчон, радующаяся счастью своих родственников и извлекающая прощальные звуки из своих клавикордов перед отлетом на небо из Дома с семью шпилями.

Гонт — остро сточенные с одной стороны и с пазом вдоль другой стороны дранки, дощечки, которыми