судорожно сжались, рука поднялась и ударила назад со всей оставшейся у меня силой.

Я попала в мякоть, ощутила, как она поддалась. Он заревел, отпрянув, давая мне свободу движений. Свободу дышать. Я ловила ртом воздух, и все тело тряслось от этого усилия.

— Ах ты сука! — с силой и жаром вырвались у него слова. — За это я тебя буду делать очень медленно, а потом мой брат допьет тебя досуха. Не будет тебе легкой смерти, девочка.

— Твой брат мертв, — произнес голос такой ровный, такой смертоносный и такой чертовски холодный, что я даже не сразу узнала Броуди. — И ты тоже сейчас умрешь.

Тяжесть убралась с меня, я смогла двигаться, заставила дрожащие руки и ноги шевелиться, вскочила и развернулась, держа в руке окровавленный кол.

Мощные пальцы Броуди держали за шею какого-то коренастого мужика, оторвав от земли на добрых шесть дюймов. Для такого нужна сила, которую мне себе даже вообразить трудно, но Броуди это будто даже не стоило усилий. Единственным признаком напряжения были побелевшие пальцы. Медленно, очень медленно выжимавшие жизнь из моего несостоявшегося убийцы.

Да, не будет легкой смерти, как он сам говорил.

— Броуди…

— Никто не может напасть на тебя и остаться в живых, — отрезал он, не отводя глаз от коренастого. — Никто.

Не только гнев был в его голосе, но и чувство собственника. Это говорил волк, защищающий то, что ему принадлежит.

Меня.

В другое время у меня от такого сердце бы заплясало, но такая реакция казалась неуместной посреди кладбища, где вервольф медленно душил свою жертву. Хотя факт, что вампир это полностью заслужил, оспариваться не мог.

— Броуди, черт побери, убей его быстро! Ты — не он. Я не хочу, чтобы ты был такой, как он или кто- либо другой из тех, кого мы убиваем.

Я не хотела, чтобы он получал удовольствие от этого процесса, а защитник в нем явно ловил кайф.

Пальцы согнулись, ночь прорезал громкий треск. Вампир обмяк, и Броуди отпустил его, бросил на землю, как мусор.

— Боже мой, прости меня! — обратился он ко мне тихим и вдруг усталым голосом. При виде страдания в его глазах, страха, все еще застывшего в чертах лица, у меня сердце сжалось. — Мне нет оправдания…

Я не дала ему договорить, бросилась к нему в объятия. Ощутила, как его руки обняли меня, прижали к нему. И эти руки дрожали еще сильнее, чем я.

— Да все хорошо, я здесь, я жива.

— Я испугался, что потерял тебя второй раз по собственной глупости. — Он жарко шептал мне в ухо. — Я почувствовал твой страх, пронзила мысль о жизни без тебя, и я впал в панику. Без тебя я не могу жить, Ханна. И не хочу.

Я высвободилась из яростных объятий, заглянула в эту невероятную красоту зеленых глаз. В эту честность. В эту любовь. Вдвое сильнее захотела вернуть бывшее, но меня не отпускал призрак прошлого Рождества.

— И все же ты ушел на целый год. Я не могу это просто так забыть, Броуди.

Я ему говорила, что меня не интересуют причины, но это была чистейшая ложь.

Он вздохнул, погладил меня пальцем по щеке. У меня по телу прошла ответная судорога, и я только смогла не броситься снова к нему в объятия, забыть прошлое и только наслаждаться настоящим.

Но этого я не могла. У меня долг перед промоченной слезами подушкой.

— Я был идиотом…

— Мне кажется, в этом мы уже согласились, — сухо перебила я. — Осталось выяснить вопрос почему.

Он запустил руку себе в волосы, потом ответил:

— Все случилось очень быстро… я просто не был к этому готов.

— И справился с ситуацией, просто смывшись? Логично.

— Любить человека — в этом нет логики.

— То, что я человек, — это не причина, Броуди. Это предлог. А мне нужна причина.

Нужно знать, что он не сделает так снова. Он вздохнул:

— Я тебя боялся.

Я чуть не подавилась, не веря своим ушам.

— Ты — меня? Это ты у нас огромное мохнатое чудовище, а не я.

Он улыбнулся половинкой рта.

— Никогда не думал, что могу влюбиться в женщину-человека, Ханна. И не хотел этого. И уж точно мои родные не были бы в восторге, если бы я привел в стаю человека. — Он пожал плечами, лицо у него было смущенное. — Ну, я и убедил себя, что это просто увлечение. И ушел.

— Вот так все просто, — сказала я, сама услышав в своем голосе обиду и страдание того времени. — Легче легкого.

— Легко это не было. Совсем не было. — Он скривился, и вдруг в зеленых глазах засветилось одиночество той же силы, что испытывала я весь последний год. — Ты себе представить не можешь, сколько раз я брал трубку, чтобы тебе позвонить. Представить не можешь, сколько раз я сидел напротив твоего дома, репетируя извинение. — Он замялся, потом горько улыбнулся: — И уж точно понятия не имеешь, как часто мне хотелось прервать твое свидание и превратить твоего кавалера в котлету. И вот это желание убивать всех, с кем ты встречаешься, и убедило меня, что тут не просто увлечение.

— А мысль поговорить со мной обо всем об этом тебе не приходила в голову?

— Можешь мне поверить, я об этом думал. Но для вервольфа всегда нелегко признать, что он был неправ, особенно при таком гневе и обиде. И чем дольше я это чувствовал, тем больше убеждался, что совершил самую большую в своей жизни ошибку, тем страшнее мне было думать, что никакие извинения не загладят сделанного, и я потерял тебя навеки.

— Так почему же ты решил теперь извиниться?

— Потому что думаю о тебе каждый день и вижу тебя во сне каждую ночь. Мы с тобой — это никогда не было ошибкой, что бы я ни думал об этом вначале, и то, что у нас есть, никогда не исчезнет. Я люблю тебя, Ханна, и ты нужна мне. — Он положил пальцы мне на губы, отчего они почувствовали покалывание, и уронил руку. — Прошу тебя, скажи, что ты меня простила. Скажи, что дашь мне вторую попытку.

Я смотрела на него, понимая, что ответ может быть только один. С той секунды, когда он снова вошел в мою жизнь, другого ответа уже не было. Пусть я никогда не могу забыть год одиночества, причиненную мне боль, но что у нас было, стоит битвы.

Козел или не козел, прав он или не прав, но мне нужен этот мужчина в моей жизни. На Рождество. На всю жизнь. Я выдохнула и сказала неуверенно:

— Броуди, я не знаю. — У него напряглись плечи, какое-то бездонное отчаяние мелькнуло в глазах. Я позволила себе тень улыбки и добавила: — Я же еще даже шоколадный торт не доела. И вопрос о пропущенных подарках на день рождения и на святого Валентина тоже пока не решен.

Он рассмеялся — так радостно, так счастливо, что у меня плечи гусиной кожей покрылись. Обняв за талию, он подтянул меня к себе.

— А если я тебе обещаю купать тебя в шоколадном торте всю оставшуюся жизнь?

Я прижалась теснее, купаясь в жаре от его тела, запахе его кожи в каждом моем вдохе.

— Это может быть шагом в правильном направлении.

— И ближайшие десять лет делать тебе на день рождения по два подарка?

— И на Рождество, и на святого Валентина. Мне их как раз и не хватило, не забывай.

— Договорились, — сказал он, прижался губами к моим губам и поцеловал.

И хорошо это было, и правильно. Как будто я попала домой, где мне только и надо быть.

Прошлое Рождество осталось кошмаром, но Рождество будущее вдруг обрело все шансы расцвести