Сентябрь, льет каждый день, все вокруг сырое и скользкое. В прошлом году сентябрь был, кажется, солнечный, теплый, в этом наоборот. От влажности в землянке расплодились ползучки, не знаю, как они правильно зовутся, сколопендры, наверное, Саныч зовет их стасиками. Перед сном приходится жечь махру, а еще табачным настоем брызгаться, иначе стасики пробираются под одежду греться, и при любом движении впиваются в кожу, после чего на укушенном месте вздувается болезненная шишка. Лучше бы уж клопы, те нажруться быстренько и спать, не беспокоят до утра, и укусы у них тоже полегче, и вообще… Клопы все-таки привычные твари, поганые, конечно, но не настолько. Но клопов теперь у нас не водится. Как ползучки появились – так все клопы куда-то делись, Саныч говорит, что стасики их сожрали. Хорошо бы от них что-нибудь найти, дуст какой, керосин-то на них совсем не действует. Или пробку попробовать нажечь, а еще лучше ногти, жженые ногти даже тараканов отпугивают…

Стал думать, чем отвадить ползучек, отвлекся от тропки, нога поехала, я поскользнулся и влез почти по колено. Дернулся, грязь держала крепко, не отпустила.

– Погода не подвела, – Саныч поглядел на мою ногу. – Лучше не придумаешь.

– Ага, не придумаешь…

Я наклонился назад, потянул ногу всем весом, выдернул, полпуда грязи на ботинок налипло.

– То, что надо, – подтвердил Саныч. – Грязь – подруга партизана. Ни один немец по такой грязи в лес не сунется. Тут танки встрянут, не то что мотоциклетки. И пешком тоже не полезут. Не полезете ведь?

Саныч ткнул гада в шею.

Тот промолчал.

– Молчи-молчи, – усмехнулся Саныч. – Ничего, заговоришь скоро… Давай, двигай первым, крыса поганая.

Гад двинулся. Устойчивый, руки за спиной связаны, а падает редко. Ловкий. А Саныч прав, наверное. Про грязь – подругу. В такую жижель ни один дурак из дома не высунется. Дожди не прекращаются, реки совсем как весной разлились, какая война сейчас, до зимы надо ждать, раньше, кстати, вообще только зимой воевали.

– Тут еще километра полтора вдоль… Ничего, успеваем. Давай, поторапливайся!

Полтора километра не получилось, берег стал опускаться, вместо осин начался шиповник, утопавший в воде почти по колено, местность сделалась окончательно непроходимой – снизу вода и корни, сверху окостеневшие иглы, Саныч выругался, и повернул обратно, решил идти в обход, опять через лес. Отсюда вода убралась дня три назад, но земля не просохла, грязные лужи с пеной по краям, перемолотый древесный мусор, мочала, обвитые вокруг стволов, даже с виду все это выглядело малопроходимо, но Саныч был упрям, поворачивать во второй раз он не хотел.

– Пойдем здесь.

И пальцем показал где.

Побрели через грязь. А дело, между прочим, к вечеру, и ноги уже безнадежно не просохнут, до лагеря можем и не успеть, тогда ночевать в этой сырости…

Зато без стасиков. Хотя тут вполне могут водиться какие-нибудь свои стасики, еще гаже наших, так ведь всегда, не клопы так стасики, никуда не спрятаться от них… а на левом ботинке подошва уже есть просит, надо Лыкову отнести, в ремонт, а если сейчас в эту болотину сунуться, может и вообще отвалиться, и тут уж босиком по лесу не поскачешь…

А у гада сапоги.

Хорошие, сплавщицкие, высокие, на них и попался, кстати. Тяжелые потому что, удрать не получилось. Я тоже раньше такие носил, так Саныч меня в первый же день заставил снять, и по шее еще прибавил. Сухо, в них, конечно, сухо, но далеко в таких не побегаешь.

– Вперед, чего встал, – повторил Саныч и ткнул гада палкой.

Гад ссутулился еще больше, вобрал голову, потопал. Шагов через тридцать запнулся за корягу, упал, и съежился, выстрела ждал, дурак, видимо, кто ж стрелять на пустом месте станет?

– Поднимайся, – приказал Саныч.

Гад начал подниматься. Долго это у него получалось – очень трудно встать на ноги в луже, если к тому же у тебя руки за спиной связаны. Но ничего, оперся на осину башкой, справился. И почти сразу же упал снова.

– Мешок надо снять, – сказал Саныч как-то скучно.

– Как? – спросил я. – Он же…

Саныч махнул рукой, потрогал большим пальцем «ТТ».

– Ладно… Гад!

Саныч пнул гада в ногу.

– Гад, ты меня слышишь?

Гад кивнул.

– Хорошо слышишь. А шагаешь ты что-то не очень… Наверное, тебе видно плохо, да?

Гад отрицательно замотал головой. Еще бы, понимает. Что если мешок сейчас снимем, то всё, пуля.

Мешок вообще хорошая штука, нарочно для таких случаев. В нем еле-еле видно, только под ногами, ну, может еще на метр вперед. Шагать можно особо не запинаясь, а дорогу не запомнишь, как не старайся. Саныч придумал. Он рассказывал, что они так раньше в фофана играли. Водящему на голову надевали мешок, давали в руки палку, ну, или плетку, что придется, а сами по очереди к нему подкрадывались – кто пинка, кто кулаком по хребтине, но самым-самым считалось в лоб влупить. Ну, а водящий отбивался – и кому попало, тот сам водящим становился. Теперь мешок и в других отрядах используют, очень языка