уходишь с подобного зрелища с чувством ужаса в груди, да и во второй раз переживаешь день или два. Но приходит момент, и ты начинаешь получать от всего этого какое-то жуткое удовольствие, оно начинает тебя развлекать.

Осужденных перевозили из тюрьмы к месту казни, примерно в трех километрах от города, в крытых грузовых машинах. Там заранее были приготовлены ямы-рвы длиной примерно пятьдесят метров, шириной тридцать и глубиной пять метров. Рвы уже были готовы принять человеческие жертвы. На рассвете мой грузовик в числе других машин был подан задом к воротам тюрьмы. Рядом с каждой машиной стоял полицейский чин с пистолетом.

Двери распахнулись, и оттуда погнали толпу людей в гражданской одежде: пожилые мужчины и женщины, несколько более молодых мужчин, матери с маленькими детьми и даже с младенцами на руках, а также совсем молоденькие девушки, отказавшиеся «сотрудничать» с полицейскими начальниками. Эти люди не были евреями. Скорее всего, это и были те самые партизаны, которые всем доставляли столько хлопот и которых все боялись. Всех их загоняли в грузовики и заставляли вставать там на колени, наклонив головы. Сзади стояли вооруженные охранники.

Когда машины прибыли на место и остановились, полицейские с руганью вытолкали жертв из кузовов, щедро нанося удары самым нерасторопным. Они заставили всех лечь на землю лицом вниз, а затем переводчик сказал этим людям, что они должны делать. По сигналу, что на самом деле означало сильный удар по спине винтовочным прикладом, они должны были бежать ко рву и, спрыгнув туда, снова ложиться лицом вниз, на этот раз поверх трупов тех, что уже были расстреляны раньше. Только самая первая партия имела «привилегию»: она ложилась лицом на землю, а не на тела своих мертвых товарищей.

Так они и лежали в четком порядке, а лейтенант-полицейский методично ходил по их спинам, убивая одного за другим выстрелами в основание шеи. Он обстоятельно и старательно делал свою работу, отвлекаясь только на то, чтобы, когда это было нужно, получить у одного из подчиненных вновь заряженный пистолет. Одетый в белый халат, он был похож на доктора, который делал обход пациентов и которого младший медперсонал вовремя снабжал необходимыми инструментами.

Если «пациент» вел себя неправильно, «доктор» и тут не терял невозмутимости. Одна из женщин держала на руках ребенка примерно трех лет, который, рыдая, громко кричал: «Я хочу домой, к бабушке!» Лейтенант выхватил малыша у матери, грубо швырнул его на землю в нескольких шагах перед собой и выстрелом из пистолета прекратил крики. Ребенок жалобно стонал и бился в агонии, и тогда офицер, когда у него появился перерыв между партиями приговоренных, воспользовался паузой, приблизился к мальчику и покончил с ним уже опробованным способом.

Весь день грузовики делали рейсы от тюрьмы к месту расстрела и обратно. Бойня закончилась только около девяти часов вечера. Могилу, в которой уже было примерно три с половиной тысячи жертв, забросали землей. Полицейские, выполнив свою работу, направились по домам.

Начальник полиции, который успел продемонстрировать свои манеры невозмутимого садиста, тоже иногда умел приходить в ярость. Обычно это случалось с ним, когда происходило нечто, что было ему не по душе. Это был огромный мускулистый мужчина примерно сорока пяти лет. В запряженной лошадью телеге (автотранспорта всегда не хватало) он совершал регулярные поездки от деревни к деревне под предлогом того, что хотел убедиться, что все в его «владениях» было нормально. На самом деле он просто желал пополнить свои запасы водки.

Во время одной из таких поездок произошел случай, который хорошо мне запомнился. Следуя из Козельца, полицейский остановился у одного из домов последней деревни и потребовал водки. Как обычно, он ее сразу же получил. Но тут его глаза разгорелись, будто он увидел нечто такое, настолько захватившее его, что он решил продлить свой визит в гостеприимном доме.

Там проживала пожилая пара, у которой были две очень симпатичные дочери-блондинки. Одной из них было двадцать, второй — семнадцать лет. Это были очень приветливые люди, и я хорошо знал их, поскольку часто бывал в той деревне по делам службы. Но девушки очень заботились о том, чтобы не попадаться на глаза полицейскому лейтенанту, репутация которого была всем слишком хорошо известна. Но на этот раз получилось так, что он все-таки увидел младшую из сестер.

Как раз в тот день я находился в той же деревне в доме напротив. Выходя из дома, я с удивлением увидел, как полуодетая девушка с растрепанными волосами бежит из дома с криками о помощи. Я остановился. Девушка сразу же узнала меня. Бросившись ко мне, она на ломаном немецком стала молить о помощи.

— Не бойся, — успокаивал я ее, — скажи мне, что случилось.

Это был глупый вопрос, но в тот момент я находился в некоторой растерянности, не зная, что делать. Что случилось, было и так понятно: на улице рядом с домом стояла телега с лошадью начальника полиции.

Из невнятного бормотания девушки я понял, что полицейский вломился в дом. С помощью родителей ей удалось выскользнуть во двор. И вот теперь, повиснув у меня на шее, она в отчаянии выкрикивала, что офицер угрожает застрелить ее родителей, если она не сделает то, чего он добивался. Она сбежала и боится возвращаться домой. Ее старшей сестре, которая в момент приезда непрошеного гостя находилась в дальней комнате, удалось выскочить из дома. Может быть, я смогу пойти к ним домой и спасти ее родителей?

Я спрятал девушку в хлеву, а сам направился через дорогу, чтобы посмотреть, чем могу ей помочь. Мое сердце учащенно стучало. Вдруг я услышал выстрелы и испугался, что опоздал. И все же я не был готов к той страшной сцене, которую увидел, распахнув дверь. Полицейский уже успел застрелить пожилых мать и отца и теперь боролся с отчаянно сопротивлявшейся ему старшей сестрой, которую он все-таки обнаружил. Услышав шум стрельбы, она поспешила вернуться в дом, и теперь ей приходилось расплачиваться за эту глупость. Лейтенант схватил ее и бросил на кровать. Он рвал на ней одежду, а девушка пыталась вцепиться ему в лицо.

Я решительно вошел в комнату. Полицейский отпустил девушку и уставился на меня. Я стоял молча и пытался определить, насколько пьяной в тот момент была эта распутная скотина. Мы меряли друг друга взглядами, будто два борца, которые вот-вот сцепятся в схватке. Девушка распростерлась над телами родителей и теперь выла в полный голос так, что казалось, поднимается крыша дома.

Лейтенант что-то крикнул, и позади меня в дверях вдруг возникли двое полицейских. Я поднял девушку, быстро вытолкнул в соседнюю комнату и встал, заслоняя дверь.

— Отойдите от двери! — рявкнул лейтенант.

— Господин лейтенант, — обратился я к нему, — я прошу вас успокоиться и подумать о том, что здесь сейчас произошло.

— Я приказываю вам отойти от двери! — прокричал он еще более грозным тоном.

Один из его подчиненных вынул из кобуры револьвер и направился через комнату в мою сторону. Взмахом руки выражая покорность, я отступил от двери. Полицейские бросились в соседнюю комнату, но девушка исчезла. Лейтенант упал на кровать, а я так и продолжал стоять поблизости. Возле моих ног лежали два трупа.

— Господин лейтенант, вы полагаете, что такое поведение украшает военнослужащего германской армии? — гневно бросил я ему.

Он мог бы просто пристрелить меня, а потом состряпать историю о том, что я совершил мелкий проступок и был убит при попытке сопротивления во время ареста. К счастью, этот человек был уже слишком пьян. Он ответил на мою тираду презрительным смехом, приказал своим людям сесть рядом и пить водку вместе с ним. Он даже пригласил меня присоединиться к компании. Я отказался и был отпущен домой.

Выполнив свою задачу, я вернулся в казарму и написал длинный рапорт о том ужасном случае на имя руководителя администрации того района. Было очень мало шансов, что из этого выйдет что-нибудь хорошее: слово фельдфебеля мало значило против слова офицера. К тому же эти преступники умели заметать за собой следы. Моя работа была закончена, командировка подошла к концу, и мне следовало думать о службе, а не о том, как критиковать тех, кто был выше по званию.

Как я и ожидал, на мой рапорт не последовало ответа. Как я позже узнал, начальник, на имя которого я его написал, больше интересовался другими вещами, чем чтением документов. Если вечером неожиданно