сопоставлял, пытаясь вывести закономерность, производственными отчетами и докладами партийных руководителей. Но более всего — собственными наблюдениями, встречами, беседами с людьми. Одним из них и был Рябов.

План битвы за Криворожский железнорудный бассейн возник задолго до статьи в «Правде», в которой Косиор забил в набат, призывая внимание к Криворожью. Положение там он назвал безобразным. Что дало ему уверенность, позволившую написать в этой статье, что Криворожье является и «будет многие и многие десятки лет являться базой южной металлургии»? Прежде всего — пребывание на рудниках, общение с людьми, которые поддерживали его и укрепляли его на боевых позициях. Бои пришлось вести с ликвидаторскими тенденциями не только ряда специалистов, но и некоторых партийных работников, подпавших под их влияние. А причина этому лежала в их малой технической подготовленности.

Трудность заключалась еще в том, что эти их настроения открыто выражались в специальных статьях в крупных экономических газетах. Статьях, подписанных известными инженерскими именами.

Таким образом, битва за Криворожье велась в нескольких слоях одновременно, горизонты ее проходили как бы параллельно: на уровне руководства отдельного рудника и на уровне высших экономических органов Советского Союза. Станислав Викентьевич сразу же решил, что именно ему, генеральному секретарю ЦК КП(б)У, по плечу возглавить такую битву, и за собой четко ощутил все прогрессивные силы, все устремления рабочих и передовых специалистов, всю готовность партийных организаций отстоять и защитить перспективы Криворожья.

Это ощущение было связано с одним ноябрьским вечером двадцать девятого года, когда в ЦК КП(б)У прибыла делегация горняков из Кривого Рога.

Он тогда с одобрением, с внутренним удовлетворением не только слушал то, что говорили эти люди, рабочие, коммунисты, но и выстраивал свои собственные мысли, рождающиеся или укрепляющиеся в высказываниях подлинных хозяев края.

Они и пришли сюда как хозяева. Посоветоваться по основным вопросам существования крупнейшей базы южной металлургии, значение которой далеко перерастало границы Украины. И он, конечно же, всячески поворачивал их именно к этой мысли: об общегосударственном значении Криворожья,

Тогда в беседе с рабочими прежде всего встал вопрос: на чем основаны утверждения о том, что запасы железных руд в Криворожском районе иссякли? И есть ли такие основания вообще?

И вскочил с места с молодой энергией пожилой горняк и почти выкрикнул:

— Здесь, у вас в кабинете, товарищ Косиор, со всей ответственностью коммуниста, со всем опытом потомственного горняка, заявляю: нет таких оснований, нет таких цифр, нет никаких ни научных, ни практических поводов говорить об иссякании Криворожья! Неисчислимые, далеко не исчерпанные богатства таятся в недрах нашей земли. Так не затем ли мы брали в свои рабочие руки власть, чтобы добывать эти богатства для трудового народа? Богатства — славу нашего края, нашей Украины!

И после этих слов даже как-то робко, негромко прозвучал голос молодого инженера:

— Только результаты планомерной и глубокой разведки недр могли бы уверить нас в том, что запасы железных руд в Криворожье иссякли. Но дело в том, что такая разведка не ведется…

— Погодите, погодите, — вставил Косиор, — я знакомился с ассигнованиями на разведочные работы. Они проектировались в крупных масштабах. Вы утверждаете, что эти работы не ведутся?

— Утверждаем! — одновременно раздалось несколько голосов, и он увидел, какая страсть движет людьми, пришедшими сюда со своей болью. Но и со своими практическими соображениями тоже.

— Разрешите, Станислав Викентьевич, нашему молодому специалисту огласить документ. Мы составляли его коллективно. По нашему рабочему рассуждению. Но вот молодой специалист, он на инженерном языке лучше нас изъясняется. А мы потом его поддержим, — сказал тот же пожилой горняк.

Молодой человек, сначала волнуясь, а затем все более обретая покой в тех технических положениях, — которые он приводил, зачитал обзор работ, числившихся по графику геологической разведки, а в действительности отрывочных, бессистемных попыток, выражавшихся в буровых работах на небольших глубинах. В результате проверки, проведенной по инициативе рабочих, выяснилось, что единого широкого фронта геологической разведки не имелось. Но только он мог дать подлинную картину перспектив работ…

И вдруг — он так хорошо запомнил этот момент, потому что сам был взволнован, — молодой инженер уронил свои записи на стол, сбросил очки, за которыми открылись близорукие, полные гнева глаза, и сказал тихо, убежденно:

— Такая работа подобает мелкому шахтовладельцу прошлого века, с его грошовой экономией и копеечным кругозором! А не нашей державе, не нашему Криворожью — жемчужине советской металлургии!

И оттого, что высокие эти слова завершили прозаический перечень практических работ, — обсуждение как бы перешло на новую ступень. С этого момента начался общий, беспорядочный по форме и глубокий по мысли, разговор. Из него Косиор и вынес свое первоначальное убеждение в ошибочности мнимо научных статей на длинных столбцах «Экономической жизни» и других солидных газет.

И он принял тогда счастливое решение самому объехать крупнейшие рудники Криворожья, собрать вот таких, как эти, людей, с хозяйским глазом, с энергией, с готовностью доказать на деле, своим трудом, что Криворожье — не труп, а живой, действующий и растущий организм.

Он видел тогда свою задачу в том, чтобы мотивированно опровергнуть такие, казалось бы, веские утверждения о нерентабельности дальнейшей эксплуатации железных руд Криворожья. Он хотел лицом к лицу, глаза в глаза встретиться с апологетами этой «теории», потому что за технической проблемой стояло множество проблем человеческих. И на одной стороне группировались силы, прозревающие будущий расцвет Криворожья, опирающиеся на передовую технику. Противостояли же им крепко сбитые ряды сторонников тезиса об иссякании криворожских руд. Рабочие прозвали их «похоронщиками». Но из кого состояли эти «похоронщики»?

Он вскоре убедился в неоднородности их. И здесь была своя дифференциация, свои характеры и интересы. Прежде всего интересы.

И тогда, опираясь на коммунистов, па передовиков производства, он повел войну, в которой была своя стратегия, план всей кампании за сохранение и возрождение Криворожья. И было множество тактических боев, и бои эти велись опять-таки на разных горизонтах, на разных уровнях. Чтобы выиграть эти бои, надо было расслоить массу «похоронщиков», разделить их, определить свое отношение к каждому. Одних увести с собой, других отсечь.

Оказалось, что, конечно же, поработали на «теорию иссякания» и вредители. Но разве могли несколько вредителей повести за собой массы специалистов? Нет, решали здесь другие: те буржуазные специалисты, которым глубоко чужды были размах и перспективы социалистического строительства. Эти люди всю жизнь работали на хозяина. И ясна глубокая вина тех коммунистов, которые шли на поводу у них, вместо того чтобы ломать предрассудки, рутину давних привычек. Этого не могли сделать коммунисты, которые не овладели техникой, мало знали, неспособны были на технически грамотный спор.

А когда копнули глубже, выявился в полной мере, во всем своем безобразии бюрократический стиль руководства управления Южного рудного треста.

Только неоднократными решениями Политбюро ЦК КП(б)У удалось преодолеть сопротивление руководителей треста и выдворить его правление из Харькова в Кривой Рог, поближе к рудникам, к практической работе. И двинуть передовых рабочих рудников на организацию масс для поднятия добычи руды.

Да, конечно, несколько вредителей. И много ротозеев. И еще больше — маловеров. Как удивительно метко этим словом определились слабые духом, инертные. Припеча-тались те качества, которые получены от старого строя, в которых воспитывались поколения специалистов.

Мысли о возрождении и перспективах Криворожского рудного бассейна принадлежали к числу тех самых важных, генеральных мыслей, которые привели Косиора на трибуну XVI партийного съезда.

Они подкрепляли его высказывания о реконструкции украинской металлургии вообще, об упорядочении и ускорении проектирования, об устранении «качки» в планировании. Представление о неустойчивости, вибрации планирования возникло у него не вдруг, а по мере того как он вытягивал на свет «прорывные ситуации» и тогда убеждался в промахах изначальных, то есть еще на уровне разработки