Джо плюхнулась на сиденье рядом со мной, положив рюкзак на колени.

— Ты что-то говорила?

За правым ухом зарождалась боль. Непрерывная дрожь.

— Ничего, не беспокойся.

Вагон слегка качнулся и двинулся вперёд. Быстрее чем за минуту мы уже скользили над водами озера, плавно и стремительно направляясь в сторону берега.

— Не беспокойся о своём, не беспокойся, — резко выпалила Джо. — Ты скажешь мне, кто такая Бьянка?

Я вздохнула. Упрямая девчонка. Упрямая женщина.

«Так похожа на свою мать», — сказал бы Дэвид. Нет, говорил, и не раз.

— Бьянка занимается… занималась… поиском и сбором данных.

— Что-то вроде аналитика?

Укол раздражения. Как она могла не знать об этом? Потом я вспомнила. Могла, потому что я постоянно отказывалась говорить об этом и с ней, и с её сестрой и братом. И, несмотря на то что стражи афишируют то, что без острой необходимости не засекречивают сведения, мы никогда не предаём гласности свои звания и сферу деятельности.

Они не предают. Я имела в виду — они, а не мы.

— Да, это вроде аналитика, — ответила я, сплетая пальцы. — Бьянка отслеживала поток данных, мимолётно проскользнувших или весьма надёжных, во взаимосвязи, в определённой ситуации. Если она получала к ним доступ, это было во благо для всего мира. Трудилась годами, если это требовалось. Когда её работа подходила к концу, она могла предсказать в реальном времени критические моменты принятия решений: люди, источники новостей, сплетни — что угодно имело значение. Если появлялась возможность контролировать все особенности, указанные ею, не составляло труда утихомирить любую горячую точку не позднее чем через пару недель. Она всегда была права. Всегда.

— А искусственный интеллект с задачей не справлялся?

— Не настолько хорошо, как она. — Я слабо улыбнулась, вспомнив яркий блеск в глазах Бьянки и резко изогнутые в усмешке губы в тот миг, когда она наконец находила ответ.

«Понятно, — прошептала бы она, глядя на экран. — Вот вы и попались».

— Бьянке, можно сказать, практически удавалось предчувствовать ход человеческой мысли. Она знала, кто воспользовался намёком или указанием своих супругов, кто — своих любовников, кто — детей. Дай ей неделю там, где говорят на знакомом языке, она бы поняла, на кого из услышавших сплетни какие именно слухи повлияли и как эта цепочка привела бы к центру какой-то властной структуры, независимо от того, насколько глубоко была скрыта власть реальная. Это страшно.

Джо понадобилась минута, чтобы переварить сказанное. Она только плотнее завернулась в пальто и наблюдала за приближением берега, увенчанного кронами вечнозелёных деревьев.

— Вы были подругами? — наконец спросила она.

Я моргнула. Как можно объяснить свои отношения с тем, кто служил под твоим началом больше двадцати лет? Как распутать паутину, в которой переплелись долг и любовь?

Как можно объяснить свои отношения с тем, кто спас тебе жизнь?

— Да, — ответила я, потому что так было проще всего. — Мы были подругами.

— В таком случае я сожалею, что ты её потеряла.

— Благодарю, — произнесла я излишне любезным тоном. Я наблюдала, как Джо вверх-вниз покачивала ногой, отстукивая каблуком по полу какой-то тревожный ритм. Судя по всему, она ещё не исчерпала себя.

— И ты тоже этим занималась? Когда была стражем, ты тоже работала аналитиком?

Я вздохнула. За этот допрос с пристрастием мне было некого винить, кроме самой себя.

— Нет. Я была полевым командиром.

— Папа никогда нам не говорил, — подчеркнула Джо.

— Знаю, — согласилась я.

Красный каблук её сапога громко стучал об пол. У меня задёргался глаз. Ещё один звук всплыл из глубин моей памяти. Я почувствовала, как он режет слух, как действует на всё моё существо. Громкий стук. Я ощутила запах гари.

— Однако они так никогда и не покинули нас, — проговорила Джо. — Стражи. Их дух всё время витал в воздухе. Так бывает, когда чувствуешь запах, но никак не поймёшь, откуда его принесло.

Тот запах. Гарь. Я знала, откуда он пришёл — из прошлого. Останься. Останься со своей дочерью. Я вздохнула:

— Ладно, Джо. Ты права. Нам следовало сказать тебе. Прости.

Она не поверила мне, но успокоилась, и в это мгновение я не желала большего. Позже я буду сожалеть об этом. В тот момент уже сожалела. Следовало ехать одной. Моя семья здесь совершенно ни при чём.

Мы высадились из вагона в Международном транзитном порту Эшланд. Его заполонили люди, робокары и автоматические приспособления обеспечения безопасности. Гул самолётов перекрывал волну тысяч голосов.

Я крепко обняла дочь в проходе под аркой между платформами и выходами к самолётам. Джо обняла меня в ответ, прижавшись лицом к моему плечу, и я почувствовала, что её захлестнула волна любви и нежности, поток теплоты, растапливающий холод. Я долго не отпускала её, и она позволила мне уйти.

Она отпрянула и осталась на расстоянии вытянутой руки от меня. В ней всё ещё жила маленькая девочка, и теперь её вполне можно было разглядеть, если знать, как проникнуть за щит бледно-голубых глаз, обманчивое выражение которых выдавало искушённую и умудрённую опытом женщину.

— Ты же позвонишь, правда? — искренне спросила она. — Скажи, что не уедешь, не позвонив.

— Я никуда не собираюсь уезжать, Джо.

Её лицо выражало недоверие, и мне захотелось взять свои слова обратно. Джо ушла, пробираясь через толпу, уверенно и не оглядываясь назад.

Я стояла на том же месте, пока всё тепло её объятий не остыло, превратившись в новый пласт льда внутри меня.

Я могла бы вернуться. Я могла сказать, что это не важно, и вернуться домой. Я была не у дел. Я была свободна. Эта война (если это была война) — для других людей. Я была слишком стара, слишком изранена, слишком долго далека от всего этого.

Но я шагнула в поезд, идущий в Чикаго. Я нашла свободное место у круглого окна в вагоне первого класса и наблюдала, как мимо проносятся неясные образы и расплывчатые серо-зелёные очертания мира, который я только что покинула.