А когда мы снова оказались здесь в подчинённом положении, Обливион погиб. Фортресс ничего не предприняла. Просто бросила его умирать. Ни воды, ни растений. Ни растений, ни воздуха.

Амеранд сомкнул ладони.

— Поэтому мы поступаем так, как надо поступить, чтобы выжить. Кланяемся, расшаркиваемся, по дешёвке распродаём своих детей, прямо как уроженцы Дэзл, но мы не предаём друг друга Кровавому роду или клеркам. Ни за что. Мы — последние из детей Обливиона. Мы не забудем, как погасли его огни.

Ему надо было верить в это. Альтернатива представлялась слишком болезненной.

«О, Амеранд, мне так жаль».

— Они используют меня, — сказал он. — Я не знаю за что, но не могу просто перебежать на теневую сторону или даже попросить убежища. Как я сумею вернуться когда-нибудь обратно, если сбегу сейчас?

Я — последнее из всех существ во Вселенной, способных ответить на твой вопрос, Амеранд.

— Всё зависит от вас, — произнесла я.

Он кивнул и выпрямился. Несмотря на гражданские одежды, в нём снова чувствовалась военная выправка.

— Я собираюсь вернуться и появиться завтра на своём посту. Вместе с вами. Я подожду и понаблюдаю, кто заметит это и что они будут делать.

Я кивнула:

— Хороший план. — И правда, если он хотел остаться, единственный. — А теперь слушайте меня очень внимательно, Амеранд. Я хочу ясности. Вы помните, что говорили раньше? Что хотите помочь нам?

Он медленно кивнул. И смотрел не мигая.

— Мне необходимо проникнуть в систему связи вашей безопасности, — сказала я. — Мне нужно всё, что касается разрешений на передвижения, записи переговоров между оперативными сотрудниками.

«И если они используют тебя, чтобы каким-то образом переделать свою систему, мне нужен твой идентификационный код для подтверждения».

Амеранд покачал головой:

— У нас записи лишь шестимесячной давности, и у меня не ко всем из них есть доступ. Клерки обнаружат сразу, если кто-то попытается его получить.

— Не важно. Даже немногие окажут помощь.

Он скривил губы, раздумывая и сомневаясь. Затем произнёс:

— Вы можете записать код?

Я активировала экран на внутренней стороне перчатки:

— Диктуйте.

Амеранд выдал несколько длинных рядов букв и цифр. Я впечатала их, зашифровала и сохранила.

Есть кое-что ещё, что мне нужно от тебя, Амеранд.

Я медленно стянула с руки перчатку. Подошла к нему и положила правую ладонь на его висок. Это был интимный жест, более свойственный любовникам. Я смотрела в его глаза — широко открытые, глубокие, такие болезненно-детские. Кожа под моей ладонью была тёплой. Я чувствовала, как слегка царапается пробивающаяся щетина. Медленно я ощутила, как во мне поднимается волна непрошеного, но настоящего и сильного желания.

— Берегите себя, — сказала я. — Если ситуация выйдет из-под контроля, приходите к нам. Мы поможем, клянусь.

В глазах Амеранда засияла надежда, рождённая из глубокого, бездонного горя.

— Благодарю, — шепнул он.

А потом повернулся и бросился бежать. Легко и быстро. Через тоннель. В темноту. С моей микроскопической камерой прямо под волосами. У самого виска.

Я стояла и наблюдала за ним, пока его фигура не слилась в единое целое с другими тенями.

Ториан сидел за изогнутым дугой столом в своей чистой, разумно обставленной и оснащённой всем необходимым личной пассажирской кабине. Он сердито уставился на активную панель прямо перед собой. Через неё он мрачно взирал на мужчину в одежде клерка, чьё румяное, пышущее здоровьем лицо побледнело от страха и чувства вины.

Ториан силился сосредоточиться, и от этого его кожа пылала.

Мужчина практически уничтожил больше, чем даже сам Ториан мог перечислить. Это никак не сказалось на его умении держать себя в руках.

— Как допустили, чтобы это произошло, господин Кейн? — вопрошал Ториан.

Вы знаете, что наделали. Вы знаете, какой урон чуть не нанесли. Вы сами чувствуете это. По лицу Ториана градом катился пот, и шея сбоку по-прежнему горела, невзирая на недавнюю адаптацию ко всем изменениям.

Глава клерков Хаген Кейн отвесил поклон и задрожал. На какое-то мгновение Ториан подумал, что Кейн упадёт на колени. Он почти на это надеялся. Тогда проявились бы наиболее ярко эмоциональные аспекты работы новой организации и можно было понять, воспринял ли их сам Кейн.

— Не знаю, страж, — прошептал Кейн. — Хамад был включён в систему. Были введены команды. Разъединений не должно было случиться.

Ему следовало привезти Кейна на Дэзл. Чтобы полностью синхронизировать работу. Ему следовало постоянно держать Кейна в поле зрения.

— Вы дали Хамаду разрешение вернуться к своим обязанностям прежде, чем позволили всё полностью принять, — категорично заметил Ториан.

— Нет, страж! — закричал клерк, придя в совершенный ужас. — Он дал правильные ответы.

— Значит, он лгал вам.

Заметная дрожь сильного отвращения пробежала по телу клерка.

— Это невозможно.

— Здесь либо одно, либо другое. — Глаза Ториана сощурились. «Только вот что вы сочтёте худшим?»

На лице Кейна отразилось глубокое страдание.

— Не знаю, страж. — В его глазах блестели слёзы.

Ториан высоко ценил Главу клерков. За исключением самого Ториана, Кейн, единственный, надзирал за всеми клерками в Эразмусе. До того как он принял руководство организацией, это был холодный и расчётливый человек, неизменный профессионализм которого восхищал Ториана. Именно из-за этого он захотел, чтобы Кейн стал её опорой. А сейчас Ториан наблюдал неконтролируемый страх и чувство вины, которое овладело этим преданным и прежде разумно мыслящим человеком, даже без проведения полной синхронизации.

«Ничего, всё можно прекрасно отладить, — напомнил себе Ториан. — У нас будет время добиться равновесия и после того, как мы отбудем».

Но сейчас надо было проявить строгость. Ториан наклонился ближе к экрану.

— Я предложил вам бессмертие, господин клерк, — тихо произнёс он с нотками сожаления в голосе. — Ни Луна-2, ни Луна-4 не протянут долго после того, как мы покинем их, но ваши люди не проживут даже столько, чтобы увидеть, как погаснут огни этих лун.

— Мне известно об этом, страж. — Несчастный Кейн весь съёжился. — Но мы должны перебраться отсюда так быстро…