служили украшением, чем играли роль текста, предназначенного для чтения. Ограждение, по всей видимости деревянное, вырезанное и изогнутое таким образом, что смотрелось как фантастические абстрактные волны и завитки, опоясывало зал и было отполировано до блеска. Прозрачные колонны, заполненные поднимающейся пузырьками водой, занимали пространство от пола до потолка, на котором были нарисованы гордые и великодушные лица, которые, как я подумала, принадлежали богам, взирающим на нас с высоты.

Несомненно, работа талантливых инженеров имела невероятный успех, была необыкновенно удачной. Меня не покидала уверенность в том, что вид изнутри и вид наружу были одинаково чёткими, но я никак не могла уловить, как удалось этого достичь.

Из всех мест, которые мы посетили за последнее время, только здесь не было слуг. Как только за нами захлопнулась дверь, Сири и я остались наедине с капитаном Жиро. Это была неплохая уловка, приводящая в замешательство, особенно если учесть, что, куда ни глянь, ты чувствовал себя совершенно одиноким в этом маленьком пузырьке воздуха посреди океана.

Но то, что потрясло меня больше всего при беглом знакомстве, была жизнь.

Снаружи, в мире, где царили два цвета, индиго и серый, колыхался лес широколистных рубиново- красных ламинарий, края которых переливались золотом. Ярко-оранжевая водоросль пронеслась мимо, ударилась о стекло, содрогнулась и преобразилась в парус, который, мелькнув, растворился в лесу. Серебристые рыбы с надеждой поворачивали сверкающие головы к белому льду. Вниз просыпался дождь белоснежных звёзд, рыбы засуетились и накинулись на них. Чёрный как смоль угорь, по меньшей мере трёхметровой длины, медленно, волнообразными движениями, направился к зарослям, не обращая никакого внимания на рябь постоянно меняющих цвет холмиков, парящих внизу.

Я раскинула руки на холодном стекле и смотрела не отрываясь. Не могла не смотреть. Я и раньше сталкивалась с непривычными, неземными проявлениями жизни, но это было не сравнимо ни с чем. Сири стояла рядом со мной, не мигая взирала на безмолвное чудо. И Амеранд тоже поглощал глазами эту картину. Но его взгляд был жаждущим, выражавшим страстное желание. Ему не было дела до фантастической жизни, до всех, кто плавал и охотился, до всего, что цвело и играло там, снаружи. Он видел лишь воду, которая была всем — жизнью, богатством, свободой. И властью. Властью прежде всего. Вся эта вода, уникальный природный источник воды в системе Эразмус, была для Кровавого рода единственным способом держать всё под контролем.

Я поймала себя на том, что мне интересно, какие мысли пришли бы ему в голову при виде моего дома посреди озера Верхнее или того, что находился в пригодном для жизни мраке Марианской впадины. Я не знала, что о нём думать. Он настолько привык жить под неусыпным наблюдением, что его настоящие мысли скрывала непробиваемая броня, но всё же он был очень молод, моложе тридцати, и, несмотря на всю толщину брони, я чувствовала, что в глубине за ней прячется беспокойная человеческая душа.

Когда он заметил, как пристально я разглядываю океан, и его жаждущий взгляд исчез, на смену ему пришло неприкрытое изумление. Выражение его лица отрезвило меня и напомнило, где я нахожусь. Я отдёрнула от стекла руки и собралась с мыслями.

— Потрясающе, не правда ли? — произнёс мужской голос за моей спиной, и я обернулась, чтобы приветствовать посла миров Солнечной системы в системе Эразмус.

Я не видела его превосходительство посла Филиппе Диего уай Берна сорок лет. Он по-прежнему оставался крепко сбитым мужчиной, хотя грудь и небольшой живот стали слегка выдаваться вперёд, что грозило вскоре обернуться брюшком, если к этому отнестись без должного внимания.

— Полевой командир Дражески. — Он протянул обе руки, направляясь ко мне. При этом эхом раздавался звук от его ботинок на каблуках, ступающих по мраморно-узорчатому полу. Его пальто, длиной до колена, украшал ряд сверкающих золотых пуговиц, а серые брюки прямого покроя были отделаны серебристой тесьмой. Алый, синий и золотой цвета его орденских лент полосами по диагонали пересекали грудь. — Приятно видеть вас снова.

— Мне тоже приятно видеть вас, господин посол.

Я пожала его руки. Посол Берн был помощником Берном, когда мы работали вместе во времена кризиса Ридимера. Он был невозмутим, силён, крайне решителен и непреклонен. Его гибкость и дипломатический дар — это всё, что удерживало тех, кто работал на него и против него, от желания применить к нему определения «жестокий» и «беспощадный». В тот момент я заметила, что на его лице написаны печаль и сожаление. Я крепко пожала его руки, пытаясь выразить: что бы ни случилось, я знаю — он сделал всё, что мог. Мы бы поговорили и позже, но у меня уже появилось чувство, что я услышу далеко не самые хорошие новости.

— Полевой координатор Байджэн. — Берн обернулся к Сири и взял её за руки.

— Рад видеть вас снова.

— Благодарю вас, посол, — сухо ответила Сири.

Меня возмутило затянувшееся напряжённое молчание. Я знала, что посол Берн сделал для меня. А ради Бьянки он пошёл бы на всё.

Посол отвернулся от нас и посмотрел на капитана Жиро.

— Благодарю за сопровождение, капитан Жиро, — сказал он.

Капитан поклонился:

— Вы оба здесь самые желанные гости. Полевой командир, я оставлю вас с послом для официального представления. Дайте мне знать, когда придёт пора отправиться с вами на Луну-4. — Одарив меня прощальным взглядом, он решительно развернулся на каблуках и зашагал прочь. Завернув за угол, он превратился в тень на фоне стеклянных стен цвета аквамарина.

— Нас ожидает масса народу.

Посол Берн указал жестом в направлении дальнего конца зала, на вторые громадные позолоченные двери. На панелях было высечено ещё больше раскинувших ветви деревьев. Множество мужчин и женщин мелькало посреди этого лиственного орнамента. До того как мне представилась возможность взглянуть на них поближе, ещё одна группа слуг распахнула перед нами двери, давая понять, что нас ждут и что кто-то контролирует все наши перемещения.

Я заметила, как Сири всего раз согнула правую руку. Едва заметное движение, сгибание когтистой лапки.

Комнаты перед нами были менее грандиозного масштаба и более подходили для людей. Потолок представлял собой застеклённую крышу-купол с текстурой льдистого неба и каким-то редким обитателем океанских глубин, плавно скользящим над ней и отбрасывающим тень, подобную тени облака, на узорчатый пол. Но стены были матовые, украшенные экранами в рамках, на которых неподвижно застыли живописные образы. Некоторые из них напоминали иероглифы или древние китайские акварели, но в гораздо большем количестве здесь была представлена портретная живопись, а фоном всюду служил лесной пейзаж.

Намёк на империю, династию и долгий период истории власти, сосредоточенной в руках одной семьи. Намек не тонкий.

Два человека сидели на полукруглом диване в самом центре зала. Это была пара: Эстебан Доннелли Эразмус и Май Годсил Эразмус. Их одежды отличались изысканностью, как и было здесь принято, но самыми поразительными деталями нарядов были воротники, символизирующие статус. Широкие, византийского образца, покрывающие грудь и плечи.

У сэо Май — всех оттенков синего и зелёного, по верху отделанный белым, а по низу — чёрным. Цвета струились и переливались, как потоки воды за стенами дворца. У сэо Эстебана — похожий, но в другой цветовой гамме. Оттенки красного, оранжевого и золотого имитировали окраску поверхности газового гиганта, на орбиту которого мы вышли.

Благодаря Джасперу и Фелиции Эразмус их наследники приняли решение, что властители — сэо, стоящие во главе правительства системы, — всегда должны быть мужем и женой. Сплотить семью через брак, основывающийся на политических и корпоративных интересах, — идея давняя, которая не умерла и поныне. Конечно, она способствовала созданию очень убедительного символа системы, но только пока люди, состоящие между собой в первостепенном родстве, соглашались не прерывать традицию.

Эстебан и Май, должно быть, жили в прочном и стабильном браке, потому что за великолепным нарядом сэо Май угадывался живот, несомненно свидетельствующий о её беременности.

Я сложила руки и поклонилась, скользнув взглядом по лучезарно улыбающейся сэо Май и глядящему с