правилам военной науки.

И. Ф. Стаднюк писал, что «с началом войны, когда события стали складываться стремительно и в чудовищном несоответствии с тем, как они предполагались в плане прикрытия, когда все преимущества расположения наших армий, имевших задачу в случае агрессии навалиться на врага могучими контрударами, перестали быть преимуществами…». Белостокский и Львовский выступы автоматически превратились в братские могилы. Советские армии оказались не в состоянии не только наступать, но и грамотно, по всем правилам военного искусства, отступить.

Красная Армия несла огромные потери, особенно много наших солдат попало в плен. Как уже было сказано, в течение первых шести с небольшим месяцев войны количество попавших в плен, а также «пропавших без вести», составило 2 335 000 человек. За этот же период погибло, включая и умерших от ран в госпиталях, 556 000 чел., то есть на одного погибшего – четыре попавших в плен, вместе с «без вести пропавшими».

Если сравнить эту же ситуацию с данными, например, 1943 г., когда в Красной Армии соотношение погибших и попавших в плен составляло 5:1, то поневоле может сложиться впечатление, что в 1941 г. была не столько война, сколько массовая капитуляция наших войск.

Случилась немыслимо жуткая трагедия, когда защищая свою Родину, армия на 80 % оказывается в плену (без вести пропадает), а ее остатки под ударами врага откатываются под стены своей столицы!

Простые солдаты и офицеры ощущали какую-то неведомую, непонятную им, нередко фантастическую несуразность действий командиров. Это было характерно для всех трех основных наших фронтов: Северо – Западного, Западного и Юго – Западного, командующие которых соответственно Кузнецов, Павлов и Кирпонос, руководствуясь предписаниями и указаниями Тимошенко и Жукова, буквально губили вверенные им войска, едва ли не как дрова, «сжигая» их по частям, в неравных боях, в искусственно созданных гитлеровскими генералами котлах.

Командиры же частей, выполняя приказы вышестоящего начальства, также задавались тем же вопросом: отдает ли вышестоящее командование хотя бы себе отчет в том, что они делают. Или все их приказы и директивы только для того, чтобы обезопасить себя от прокурора формально строгим исполнением документов, хотя эти документы уже явно противоречили суровой правде войны.

Таким образом, война, вопреки ожиданиям наших высших военачальников, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил Германии. По Жукову, выходит, что никто в нашем Генеральном штабе подобного начала войны, в форме внезапного нападения всеми силами агрессора, не ожидал…

Планов отражения вторжения противника, проще говоря – планов обороны, никто толком не разрабатывал. Непосредственно накануне агрессии, оказалось, что даже у стрелковых дивизий первого стратегического эшелона, обязанных принять на себя первый удар вермахта, не оказалось планов обороны отведенных им полос. Для всех частей этого стратегического эшелона сущность тактического маневра сводилась лишь к тому, чтобы как можно быстрее собраться и выйти к границе; как в самом ближайшем времени оказалось, – на свою погибель.

И это притом, что Гитлер ещё далеко до 22 июня 1941 г. уже неоднократно демонстрировал всему миру, начиная с 1 сентября 1939 г., именно такую форму внезапных наступательных действий на зазевавшихся противников. Уже тогда необходимо было делать соответствующие выводы. Однако они не были сделаны.

Наша военная разведка, ГРУ, заблаговременно сообщала высшему военному руководству страны причины ошеломительных успехов немцев в войне против Польши и Франции. В докладе ГРУ особое внимание обращалось на принципиально новые тактические приемы и стратегические решения гитлеровских генералов. Исторические документы сохранили презрительное игнорирование стратегического опыта вермахта со стороны высшего руководства наркомата обороны и Генерального штаба.

«Ничего нового в стратегическом опыте вермахта нет», – начертал свое заключение на докладе ГРУ нарком обороны СССР Тимошенко С. К. То есть, наш нарком обороны ничего нового в опыте стратегического творчества немцев не узрел, а вот когда этот самый опыт в полной мере обрушился лично на него; когда он на себе испытал всю мощь немецкой армии, то сразу же стал проситься у Сталина в отставку, будучи, по сути, самым высокопоставленным военачальником страны, кому И. В. Сталин доверил руководить защитой нашего Отечества от немецко – фашистских захватчиков.

Примерно в том же духе отреагировал на упомянутый документ начальник Генерального штаба Жуков, наложив на неё «бессмертную» резолюцию: «Мне это не нужно»!?

Результатом их личной недальновидности и навязанного ими безграмотного сценария вступления нашей страны в войну, в основу которого было положена идея Тухачевского, учинить немцам немедленный встречно – лобовой контрблицкриг, – стало сокрушительные поражения Западного, Юго – Западного и Северо – Западного фронтов, гибель и пленение миллионов наших солдат уже в первые дни войны.

Позже, поняв свои ошибки, Жуков, один из главных сторонников контрблицкрига, писал:

«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны.

Большинство командного состава оперативно – стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в способах ведения Второй мировой войны.

Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника».

Однако, как известно, одна беда не приходит. Ошибка нашего Генерального штаба, наряду с реализацией в самом начале войны концепции «немедленного встречно – лобового контрнаступления (блицкрига)», была усугублена еще требованием так называемой «жесткой обороны».

Тогда из возможных вариантов боевых действий наш Генштаб, под руководством Жукова, выбрал – самый неудачный. Принцип «жесткой обороны» в тех условиях был самый бессмысленный, самый жестокий, потому что при всей святости задач обороны страны, такая оборона не оставила нашим приграничным войскам никакого шанса на выживание, хотя бы ради продолжения борьбы с вторгшимся врагом. Ведь у регулярной армии главная задача состояла в обороне всей страны, а не только границы. Жесткая оборона может быть использована, когда отступать некуда, или другого выхода нет, как, например, при обороне Москвы.

Но в самом начале войны были возможными и другие варианты обороны:

– маневренная оборона – когда, например, войска отходят перед противником в целях организации внезапной контратаки (контрудара) во фланги наседающего врага, в результате чего подрубается горловина котла, и он «захлопывается», после чего следует уничтожение попавшего в окружение противника. Пример: Сталинградская битва;

– гибкая оборона – когда, ввиду явной угрозы своим флангам, войска отходят на более выгодную позицию, на рубежах которой организовывают более прочную оборону, либо сосредотачиваются для контрудара. Пример: Курская битва;

– активная оборона – главный метод прочного прикрытия наших границ в период сосредоточения собственных войск, суть такой обороны в сочетании маневренной и гибкой обороны.

Если бы наш Генеральный штаб, вместо жесткой обороны, принял активную оборону, то у немецких генералов успехи в начальный период Великой Отечественной войны были бы значительно скромнее, а наши потери – значительно меньшими.

При активной обороне возможно было хотя бы относительно организованное отступление наших приграничных войск, которые, в дальнейшем, могли быть использованы совместно с «глубинными» дивизиями первого стратегического эшелона, а также с дивизиями второго стратегического эшелона, а это позволило бы значительно усилить нашу систему обороны, в том числе увеличить ее глубину эшелонирования, а также линейную плотность наших войск.

Исполнение Директивы № 3 Генерального штаба и принятие принципа «жесткой обороны» кончилось для наших войск катастрофой.

В результате сложилась ситуация, при которой немецкие войска имели возможность наносить поражения нашим войскам по частям: сначала всеми силами обрушиться на немногочисленные соединения и части, расположенные вдоль границы; затем преодолеть сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись на оперативную глубину, уничтожить войска следующих эшелонов и резервов наших западных округов (фронтов). В этом состояла роковая ошибка Генштаба.

Крупный просчет в создании исходной группировки войск состоял в несоблюдении одного из основных принципов военного искусства – решительного сосредоточения (массирования) сил и средств на избранных направлениях. Это обнаружилось сразу же в первых сражениях. Вторые эшелоны (резервы) предназначенные для нанесения контрударов и для усиления приграничных войск, во многих случаях выдвигались раздроблено (по частям), с запозданием и использовались для «затыкания дыр».

Раздробленность исходной группировки войск приграничных округов была обусловлена, конечно, не политикой, а военным искусством. Оказывается, наши «стратеги» ожидали вначале войны – малой, в виде приграничных сражений; а только затем – большой.

Вторая мировая война даже в теории становилась особо маневренной и мобильной.