повисло над площадью:

— Твоя правда, Аскар!

— Довольно!

— Хватит!..

Густой голос повара Салима пробился сквозь шум и вопли:

— Не станем платить подати!..

— Верно!..

— Не станем платить!..

— Не дадим наших сыновей в солдаты!..

— Не дадим!..

— Не дадим!..

Мулла Аскар — маленький, властный, — поднял руки на уровень лица, требуя спокойствия:

— Помните, братья, — никто не добьется от нас ни зернышка, ни паршивого цыпленка, если все мы будем держаться вместе! Вместе, бурадары, и не отступать ни на шаг от своего!..

— Правильно!..

— Ни на шаг!.. Упереться — и стоять на своем!

— Как народ захочет — так и будет!..

Теперь уже не из отдельных людей состояла толпа — она срослась, слилась в единый порыв, единое сердце, единый громовой голос. Но когда этот голос достиг такой мощи, что никто, никакая сила не могла бы, казалось, его заглушить, послышался протяжный призыв муэдзина к вечерней молитве. Петля упала, захлестнула горло толпы…

Мулла Аскар терпеливо ждал, пока закончится молитва и площадь поднимется с колен. И заговорил снова, но тут во второй раз оборвалась его речь:

— Эй, неверный, замолчи, пока я не заткнул твою вонючую глотку!..

В толпе оборачивались, искали — кто выкрикнул эти слова?..

— Бунтовать против ханского указа?… Я вам покажу!..

На краю площади, в синих вечерних сумерках, похожая на бесформенную глыбу, возвышалась на коне грузная фигура толстяка Бахти. Его здесь знали, и каждому было известно, за какого рода доблести ценят его тюремные чиновники и начальники стражи, — с таким человеком лучше не связываться, держаться от него подальше…

Мулла Аскар почувствовал, как заколебалась толпа.

— Эй, Бахти! — крикнул он. — Иди, приятель, занимайся своим делом — вылизывай в притонах днища винных бочек да обсасывай кости, которые тебе сметают со столов даринов и беков!..

Под хохот всей площади Бахти дернулся, хлестнул коня и направил его прямо на Аскара, стоявшего на тонуре. Но народ не дал ему прохода.

Мулла Аскар не ошибся: Бахти только что вышел из притона сильно навеселе, еще издали услышал шум и, как пес, почуявший запах мяса, решил, что его ждет новая пожива. Конечно, он сразу же понял, кто верховодит толпой, и по обрывкам доносившихся до него речей уразумел, о чем здесь говорит и спорят.

— Эй, Бахти, — продолжал Аскар, — нечего тебе тут делать, народное горе поймет лишь тот, кто страдает вместе с народом… А ты… Как был жирной скотиной, так и останешься навсегда. Уходи, не мешайся, куда не просят!

Каково было слышать Бахти эти слова, в которых не было ни гнева, ни ярости, а только спокойное, непобедимое презрение!.. Это вконец распалило его, и будь его воля и не помешай сейчас ему проклятые оборванцы, он с наслаждением бы размозжил о камень голову муллы Аскара! А еще лучше — арестовал бы его, а там уже сумел распорядиться по-своему…

Но сейчас он был бессилен что-либо сделать и, страдая от не находящей выхода злобы, только крикнул:

— Ну, погоди, мулла Аскар!.. Я доложу про тебя кому следует! — и, пришпорив коня, исчез так стремительно, что народ на площади не успел опомниться. Но не грозен, а смешон в этот час казался Бахти собравшимся здесь людям, и толпа смеялась и, как роща под порывами ветра, шумела, отпуская острые словечки и шутки на его счет.

Все, что случилось в тот день на площади перед караван-сараем, назавтра, с преувеличениями и добавлениями, распространилось по уйгурским кишлакам всей Илийской долины. Призыв Аскара, перелетая из уст в уста, проник в самые отдаленные уголки, и всюду у людей, погруженных в тревогу и смятение, вспыхивали погасшие было глаза и сжимались кулаки…

Кто умеет ждать — дождется. Долго, многие годы ждал мулла Аскар своего часа, и только на закате дней сбылись его давние надежды — он пробил, этот час. Смело, не терзая себя сомнениями, шагнул мулла Аскар навстречу судьбе.

Что сомнения!.. Они расслабляют волю, мутят разум, да и слишком много было их в прошлом, сомнений и споров с самим собой, и ночей, проведенных в тягостных размышлениях над Кораном и над старинными книгами великих мудрецов и поэтов, — пора, пора словам обратиться в действие, мечте стать делом!..

«Надо ковать железо, пока оно горячо, — думал Аскар. — Сейчас не время заниматься пустыми разговорами, дорог каждый день, каждая минута…»

Он вышел на широкую базарную площадь. Время было перед новолунием, на город опустилась темная, непроглядная ночь, но здесь еще встречались люди. Одни торопились домой после таравиха[86], другие бесцельно слонялись вдоль опустелых рядов, топтались вокруг чадящих мангалов, где в тусклом свете динхулу[87] можно было разглядеть палочки с шашлыком, куски вареного мяса, облитых жиром кур, жаренных прямо на огне. Уже крепкие замки повисли на дверях лавок, закрылись шумные чайханы, только кое-где мигали окна, маня запоздалых посетителей, да прерывистое, нестройное пение доносилось из ночных кабаков. Но здесь, как голодные волки, рыскали сборщики налогов: за освещение — особый налог, за каждую свечу или лампаду — плати, не то горе хозяину: и свечу погасят, и поиздеваются вдоволь, и вытянут все, что положено, до последней монетки.

Стремясь не попадаться на глаза прохожему люду, мулла Аскар направился в самый глухой угол базарной площади и там юркнул в неприметный узенький переулочек. Тут он задержался возле одной из дверей и постучал в нее — раздельно, через равные промежутки, пять раз. Дверь приотворилась, на пороге дома показался какой-то человек. Он молча взял муллу Аскара за руку и повел за собой. Тесный проход, по которому они двигались, напоминал вход в пещеру.

В маленькой комнатке мерцал самодельный светильник, и в полутьме едва различались лица людей, сидевших за чаем. При появлении муллы Аскара все они поднялись, приветствуя вошедшего. Для него было уже приготовлено почетное место.

Даже тому, кто не знал Хасана-тумакчи, стало бы ясно, в чей дом он попал: по стенам висело множество тюбетеек и шапок, всюду виднелись колодки, различные по формам и размерам. Комната, где сидели собравшиеся, очевидно, служила хозяину и жильем и мастерской и была так мала, что в ней едва умещались четыре-пять человек.

— Наверное, у вас есть оптовый заказчик? — спросил мулла Аскар, окинув взглядом низкие стены комнатки.

— А как же, — ответил вместо хозяина кузнец Махмуд. — Сегодня приходил, пересчитал все шапки и тюбетейки.

— Если аллах допустит, чтобы выросли налоги, вам до самой смерти не рассчитаться с долгами… — Голос муллы Аскара звучал задумчиво и серьезно, в нем исчезли шутливые интонации, которые прежде