Китаец быстро заварил крепкого чаю, а потом протянул гостям длинную трубку.

— Вот спасибо, Сай Шансин, как раз угадал. — Гани жадно затянулся и передал трубку другу.

— Твоя хорошо сделал, что приехал. Моя хотел завтра к тебе ехать. Очень многа всяких дел… Многа.

— Что случилось? Говори!

— Не торопись, не торопись, что будете кушать?

— Что подашь, то и будем, мы неприхотливы.

— Э, нет, не все будете, вы же мусульмане. Я скажу, чтобы барашка привели, — засмеялся китаец.

— Ну что, тыква, хоть барана-то сможешь зарезать? — обернулся Гани к приятелю. — Или руки все от холода дрожат?

— Да я сейчас этими руками верблюда зарежу, если мне его съесть дадут, — отозвался Махаматджан.

— Ну, тогда берись за дело. Всего барана и брось в котел, раз он для нас предназначен.

— Правильна, правильна, — закивал китаец, выводя Махаматджана из комнаты.

Уже давно не слезавший с коня Гани порядком притомился. И теперь, в теплой комнате, его разморило.

Их хозяин, китаец по фамилии Сай, вырос в Токкузтаре, всю свою жизнь был накрепко связан с уйгурами, прекрасно знал их обычаи и быт, уважал их. Был он и вообще добрым, порядочным человеком, не старался, подобно другим, обманом нажить богатство, пахал себе свою землю и поэтому издавна находился в самых хороших отношениях с местными старожилами. Однажды, собираясь выдать свою старшую дочь замуж, Сай отправился в кульджинский храм «Чин хуан мияу». Когда он переправлялся через Или, трос парома лопнул и бурные воды реки повлекли площадку с тремя беспомощными людьми — это были Сай, его жена и дочь — к перекатам. Трагедия казалась неминуемой. Гани, проезжавший в тот час мимо, бросился в воду. Широкими размашистыми гребками разрезая свирепые волны, пловец настиг паром и стал сильно и резко толкать его к берегу. Даже Гани это противоборство с могучим потоком обошлось недешево. Потом, вспоминая все это, он думал, что гибель его была недалека. Уже потерявшие всякую надежду на спасение, Сай с женой и дочерью не знали, как благодарить батура. С той поры и подружились они. Сай не остался в долгу, он не раз выручал Гани из опасности. Его зять служил в ямуле уездного управления. Однажды это позволило Саю вытащить джигита из тюрьмы. Их верному товариществу никак не мешало, что один из них был уйгур, а другой китаец.

Хозяин, показав Махаматджану барана и казан, вернулся в дом. Он поставил перед Гани закуску, вынул бутылку джуна, разлил жидкость по пиалам.

— Ну что, давай выпьем?..

— Эх, Гани, Гани, плоха твои дела, — сказал Сай, немного помолчав.

— Не крути, Сай, уже надоело, говори все как есть, — потребовал Гани.

— Гани, ты как маленький, ни о чем не думаешь, а время сейчас не такой, чтобы шутки шутить…

— А кто говорит, что сейчас времена хорошие? — Гани снова взялся за пиалу.

— Тебя опять хотят запрятать в тюрьма.

— И это все? Ну что это за новость? Это обычное дело…

— Постой, постой, не все так просто, — Сай затянулся из трубки и быстро-быстро стал объяснять гостю суть дела: сейчас Гани необходимо на какое-то время исчезнуть, чтоб власти и не слыхали о нем, потому что нынче решено избавиться начисто от сорвиголов и возмутителей спокойствия.

— Приказал сам Шэн Шицай. Губернатор — плохой человека. Он хотел упрятать всех чаньту в турьма. Твоя должен уехать далеко…

В этот вечер гости и хозяин говорили о многом.

И как приехал, и как уехал Гани, никто из соседей Сая не видел — в темноте батур появился в доме друга, в темноте и покинул его. Выехав из селения, Гани остановил коней.

— Слезай с коня, тыква, разговор есть, — приказал Гани Махаматджану.

— В доме, в тепле не мог сказать? Сколько мы там говорили! Что ты еще выдумал? — недоуменно спросил Махаматджан.

— Э, брат, утро вечера мудренее. Садись. Еще раз тщательно все обсудим.

Они закурили самокрутки.

— Вчера забыл я об одной вещи…

— Какой такой вещи?

— Есть одно дело…

— A-а, сообразил: ты думаешь, мой конь будет отставать и задерживать тебя. Да, конечно. Эх! Если бы подо мной был мой серый, я бы тебе показал, что такое конь!

— Дело не в коне. Если бы за этим дело стало, я бы тебе через полчаса такого бы скакуна достал…

— Тогда не знаю. А может, ты на меня за что-нибудь взъелся? — рассмеялся Махаматджан.

— Перестань, Махаматджан, сейчас не до смеха, — остановил его Гани. — Вчера я об одной штуке промолчал у Сая.

— Так, — кивнул Махаматджан, — это верно. Нельзя все, что на душе, открывать перед ним. Что ни говори — ведь он китаец!..

Гани удивился:

— Значит, ты считаешь, что Сай Шансину нельзя доверять? Но ты же знаешь, что он спас мне жизнь?

— Ну и что? Сначала ты спас ему жизнь, да еще и жене, и дочери, потом он тебя отблагодарил, даже дважды. Ну вот, вроде вы и квиты. Больше доверять нельзя.

— Хватит тебе! — резко оборвал его Гани. — Всех под одну гребенку стрижешь!

— Ох ты, куда мы пустились! Было время, сам говорил: увижу китайца — так и хочется ему в горло всадить нож! Быстро же ты изменился!

— Поумнел!

— Многие поумнели, в слуги к захватчикам метят!

— Ты с ума сошел! — закричал Гани. — Это я-то — в слуги к властям?!

— Да не о тебе речь, что ты, — стал успокаивать его друг. — Хочу лишь напомнить тебе, что китайцы все на одно лицо — и правитель, и мелкий торговец, и дехканин. Забудешь об этом — сами они с нашей шеи не слезут.

— На чьей шее Сай сидит? А вот что вся наша банда — беки, лозуны да шанъё сидят у народа на шее — это точно. Чем эти мусульмане китайцев лучше? Да они готовы из-за своей прибыли таких, как мы, заживо изжарить!

— Это-то правда… — согласился Махаматджан. — Да что мы, собственно, раскипятились! До того ли сейчас!

— Именно что до того! Мы с тобой тогда, когда в глаза смерти глядим, правду от лжи должны отличать! Мы с тобой — слуги правды! И всех людей, друзей и врагов, по ней одной ценить обязаны!

Товарищи замолкли, устав от спора. Не раз они схватывались так, пытаясь поймать истину, — не легко она давалась молодым неопытным и необразованным парням. Сегодня Махаматджан заметил, что его друг стал спорить убежденнее и увереннее, чем раньше. Казалось, что он владеет правдой более полной и ясной, чем прежде. Ну да, подумал Махаматджан, это у него от деда Нусрата, от Рахимджана Сабири.

Он не испытывал зависти к Гани, наоборот, чувствовал гордость за него. И Махаматджан проговорил примирительным тоном:

— Вчера договорились, что ты до поры до времени скроешься с глаз местных властей. Но если ты решил предпринять что-нибудь другое, я готов сейчас же следовать за тобой.

— Нет, все будет, как решили. Но прежде, чем укрыться у юлтузских калмыков, я должен побеседовать с Хакимом-шанъё. Обязан я отнять у него документы на землю и вернуть их настоящим хозяевам. Совесть требует!

— Но ведь Сай говорил, что все они направились в Кульджу с материалами на тебя самого. Если пойдешь за ними следом, ты просто сам направишься в клетку.