— На редкость, — ответила Ширли, у которой внутри собиралась буря.

От внучкиной трескотни Ширли вскоре утомилась.

— Пойдём-ка в кафе, перекусим, — предложила она. — Говард! — крикнула она через закрытую дверь спальни. — Мы с Лекси пошли обедать в «Медный чайник».

Он встревожился, а она только порадовалась. Морин была ей не страшна. Сейчас она посмотрит Морин в глаза…

Но у Ширли закралось подозрение, что Говард принялся названивать Морин, как только они с Лекси вышли за порог. Она сглупила… решила, что, взяв на себя труд сообщить Морин о недомогании Говарда, могла пресечь их шашни… какая, право, забывчивость…

Знакомые излюбленные улочки сегодня казались другими — какими-то чужими. Ширли регулярно вела учёт своим достоинствам, выставленным на обращённой к этому славному мирку витрине: жена и мать, добровольная помощница в Юго-Западной больнице, секретарь местного совета, супруга Первого гражданина — Пэгфорд служил ей зеркалом, почтительно отражая её ценность и статус. А Призрак взял резиновый штемпель и замарал жирной печатью безупречную поверхность её жизни, сведя к нулю все заслуги: «Муж спал со своей компаньонкой по бизнесу, а жена и не догадывалась…»

Теперь при любом упоминании её имени людям будет лезть в голову именно это; такие вещи запоминаются.

Она толкнула дверь кафе; звякнул колокольчик, и Лекси сказала:

— Кого я вижу: Арахис Прайс.

— Как там Говард? — проскрипела Морин.

— Немного устал, — ответила Ширли, проплывая мимо неё к одному из столиков.

У неё так колотилось сердце, что она испугалась, как бы ей самой не слечь с коронарной недостаточностью.

— Передай ему, что девчонки не вышли на работу — ни одна ни другая, — сварливо проговорила Морин, помедлив у их столика, — и даже не позвонили. Хорошо ещё, что сегодня народу немного.

Лекси пошла к стойке, чтобы потрепаться с Эндрю, которого поставили за официанта. Остро чувствуя своё непривычное одиночество, Ширли вспомнила Мэри Фейрбразер, какой видела её на похоронах Барри: прямая, измождённая, она куталась в своё вдовство, как в королевскую мантию, вызывая у окружающих жалость и восхищение. А она прикована к человеку, который её предал, и кутается в грязные отрепья, вызывая только насмешку…

(Давным-давно в Ярвиле мужчины отпускали в адрес Ширли сальные шуточки, потому что её мать пользовалась совершенно определённой репутацией, хотя сама Ширли была чиста, как никто.)

— Дедушка приболел, — говорила Лекси, обращаясь к Эндрю. — А эти пирожки с чем?

Он склонился к прилавку, чтобы спрятать покрасневшее лицо.

«Я обжимался с твоей мамашей».

Эндрю еле заставил себя прийти на работу. Он опасался, что Говард, защищая честь невестки, вытолкает его взашей, и до смерти боялся, что Майлз Моллисон примчится отомстить. Но в то же время он был не столь наивен, чтобы не понимать: Саманта, которой хорошо за сорок, в этом фарсе выступает главной злодейкой. А его линия защиты элементарна: «Она напилась и стала ко мне приставать».

В его смущении была малая толика гордости. Ему не терпелось увидеть Гайю, чтобы рассказать, как на него запала взрослая тётка. Он надеялся, что они вместе над этим посмеются, как смеялись над Морин, но при этом Гайя втайне его зауважает, и он у неё вызнает, чем конкретно она занималась с Пупсом и как далеко позволила ему зайти. Эндрю готов был её простить. По пьянке — не считается. Но Гайя так и не пришла.

Сходив за салфеткой для Лекси, он едва не столкнулся за прилавком с женой босса, в руках у которой увидел свою шприц-ручку «Эпипен».

— Говард просил кое-что проверить, — объяснила Ширли. — А шприцам здесь не место. Я его в подсобку отнесу.

Съев полпакета шоколадных кругляшей, Робби захотел пить. А попить Кристал ничего не купила. Он слез со скамейки в тёплую траву, сел на корточки и стал смотреть туда, где в кустах ещё виднелись Кристал с незнакомцем. Не выдержав, он спустился к ним по берегу.

— Пить, — заныл он.

— Робби, умолкни! — выкрикнула Кристал. — Посиди на скамейке!

— Пить хочу!

— Чтоб тебя… Сиди на скамейке и жди, я щас принесу! Иди отсюда, Робби!

Хныча, он вскарабкался по скользкому берегу обратно к скамье. Робби привык, что ему отказывают, и рос непослушным, потому что взрослые всё равно злились без причины и запрещали всё подряд, вот он и научился сам себя тешить по мелочи, как только мог.

Обидевшись на Кристал, Робби не стал залезать на скамью, а потопал дальше. Навстречу ему по тротуару шагал мужчина в солнечных очках.

(Гэвин забыл, где оставил машину. Расставшись с Мэри, он двинулся под горку вдоль Чёрч-роу и, лишь поравнявшись с домом Майлза и Саманты, понял, что бредёт не в ту сторону. Не желая возвращаться к дому Фейрбразеров, он пошёл к мосту окольным путём.

Ему на глаза попался этот ребёнок, перемазанный в шоколаде, нечёсаный и вообще какой-то неприятный; Гэвин поспешил пройти мимо. Счастье разбилось вдребезги, и он даже пожалел, что больше не сможет найти молчаливое утешение у Кей. В трудные минуты она бывала с ним особенно ласкова — из- за этого он в своё время к ней и потянулся.)

От вида речного потока Робби ещё больше захотел пить. Он поплакал и побрёл в другую сторону от моста, миновав то место, где пряталась Кристал. Кусты затряслись. В поисках питья он потопал дальше и вдруг заметил просвет в длинной живой изгороди по левую сторону от дороги. Заглянув туда, он увидел спортивную площадку.

Робби пролез в эту брешь и стал разглядывать широкий зелёный луг с раскидистым каштаном и футбольными воротами. Робби знал, для чего они нужны, потому что двоюродный брат Дейн как-то учил его пинать мяч. Никогда ещё Робби не видел столько зелени.

Через поле широким шагом, скрестив руки на груди, понуро брела женщина.

(Саманта шла куда глаза глядят, дальше и дальше, куда угодно, лишь бы не в сторону Чёрч-роу. Она задавалась кучей вопросов, но ответов не находила: к примеру, не хватила ли она через край, рассказав Майлзу про то дурацкое пьяное письмо, отправленное из вредности и казавшееся сейчас далеко не безобидным…

Подняв голову, она встретилась глазами с Робби. Дети часто пробирались сквозь дыру в живой изгороди, чтобы в выходной день побегать по полю. Её собственные дочери в детстве занимались тем же. Саманта перелезла через калитку и направилась от реки в сторону площади. Отвращение к себе держало её мёртвой хваткой, как она ни старалась от него отделаться.)

Робби выбрался назад и увязался за незнакомой тёткой, но вскоре потерял её из виду. Недоеденные шоколадные кругляши таяли в пакете, бросить было жалко, но от одного их вида ещё больше хотелось пить. Может, Кристал уже освободилась? Он повернул назад. Дойдя до первых попавшихся прибрежных кустов, Робби заметил, что ветки не шевелятся, и осмелел.

— Кристал, — позвал он.

Но в кустах было пусто. Кристал исчезла.

Робби завыл и начал кричать сестру. Вскарабкавшись по крутому берегу, он в страхе огляделся по сторонам, но никого не увидел.

— Кристал! — завопил он.

С противоположной стороны улицы на него хмуро взглянула коротко стриженная женщина с серебристыми волосами.