Трубы загремели снова, когда он приблизился к жертве. Та явно думала только о своей боли. Кровь бежала на песок. Бык стоял с опущенной головой. Я вспомнил, глядя на него, всех замученных в Испании христиан. У них, судя по картинам, тот же вид, усталость, безнадежность изнеможения. Кровь, на которой делают акцент испанские художники, точно так же прочерчивала их тела. Умирающий бык и умирающий Спаситель…

Быку хотелось пить. Он скреб горячий песок копытом и опустил морду, принюхиваясь. Matador стоял от него в нескольких ярдах, держа меч, скрытый за muleta — полосой красной бумазеи. Он дразнил быка, обзывал и понукал напасть. Удивительно, но бык действительно напал. Matador был готов к этому и ускользнул, как обычно, когда животное промчалось мимо; бык же, устав от обмана, вместо возвращения к неравной битве потрусил на прежнее место. Три или четыре раза matador побуждал быка нападать, но тот просто стоял с опущенной головой, подставляя участок — говорят, размером с полкроны, — который ведет прямо к сердцу. Момент настал — прославленный «момент истины». Вот он!

Matador посмотрел вдоль лезвия шпаги, и — бык пролетел мимо со шпагой, торчащей в его шее! Matador попал в кость. Животное взбрыкнуло, пытаясь стряхнуть шпагу. Это ему удалось. Толпа засвистела и принялась выкрикивать оскорбления. Matador взял новую шпагу. На сей раз он всадил ее глубоко, по самую рукоять. «Ул-ла! Ал-ла! Ole!» Бык полным достоинства шагом удалился, полагая вернуться на свою querencia[85], — но не дошел, остановился на полпути: голова наклонилось, тело словно просело, вид такой, будто его сейчас стошнит. Так и есть. Темная кровь хлещет из его рта. Медленно, очень тихо бык опустился на колени, словно в молитве. И вдруг упал замертво. Ole!

Matador поклонился, словно актер. Накрашенные девушки передернули плечиками и стали рыться в сумочках, ища помаду. Три мула, запряженных в ряд, вбежали на арену под звон колокольчиков, за рога быка зацепили веревку; последнее, что мы увидели, — туша без всякого достоинства, копытами кверху, оставляющая красную дорожку в песке. Ворота отворились и захлопнулись. Мясники взялись за ножи.

Снова трубы.

Дверь toril[86] опять открылась, и выбежал второй бык. Через двадцать минут он тоже мертв. Когда шестой бык выкашлял сердечную кровь, дневное жертвоприношение окончилось. Толпа расходилась, излив эмоции, чтобы растечься по кафе и барам и обсудить каждое мгновение в мельчайших подробностях, находя красоты, которых никто, кроме испанцев, не способен оценить.

Ни один человек, воспитанный на книжках Беатрикс Поттер, не может понять — и еще меньше принять — бои быков, и с этим ничего не поделать. Ритуальное убийство животного, со всеми полагающимися кровожадными формальностями, не кажется жестоким испанцам — по крайней мере, тем из них, кто вырос на тавромахии. Что сказали бы испанцы, которые не видели corrida до тридцати лет, — другой вопрос.

Однако будет неправильным уходить с боя быков, уверившись, что испанцы жестоки с животными. В своих домах и на фермах они обычно добры и заботливы; кошки и собаки в Испании выглядят сытыми и счастливыми. Испанец также всегда был великим любителем и ценителем лошадей, и немного сложно понять, как народ лошадников, народ, который уважает достоинство и благородство, может выносить чудовищную деградацию лошадей на боях быков — ведь большинство этих одров следовало безболезненно усыпить еще несколько лет назад. Не спектакль смерти отвращает незнакомого с боями быков человека и не вид крови, ибо в наши дни старые леди в Кенсингтоне видели куда более кровавые зрелища, чем любое, засвидетельствованное на самых кровавых corridas, но ритуальная пытка, которая предшествует так называемому «моменту истины».

И все же сколь удивительна Испания! Всего в нескольких сотнях ярдов от арены, где каждое воскресенье в сезон убивают быков, а перепуганные клячи вывозят наездников на ринг, А. Ф. Чиффели, посещая в Севилье школу выездки лошадей «Los Remedios», которую держал цыган по имени Франсиско Родригес, перевел следующее из листка на конюшне:

Трагедия и страдания, на которых животных обрекают бездумность и бесчувственность хозяев, выражены этим испанским цыганом с наибольшей возможной чуткостью; и приятно сознавать, что «Просьба лошади» написана в квартале тавромахии.

Думаю, большая часть романтики бычьих боев исчезнет, когда мы узнаем, что в современной, приниженной и коммерческой форме corrida существует только с восемнадцатого века. Французский король Филипп V преуспел в прекращении старомодного аристократического боя быков, сделал их немодными, и это развлечение перешло к конюхам и слугам, скотоводам и пастухам. Искусство убивания быка, которое мы наблюдаем сегодня, было изобретено плотником из Ронды Франсиско Ромеро. Он придумал muleta. Костюмы словно из цирка, которые носят быкоборцы, тоже изобретены не слишком давно.

Насколько бой быков, переданный черни, нуждается в формализации и регулировании, можно уяснить из записок путешественников, которые видели его в восемнадцатом веке. Интересная книга об Испании написана капитаном Джорджем Карлтоном, который принимал участие в экспедиции лорда Питерборо в Испанию в 1705 году. Он описал в своих «мемуарах», как был взят в плен и провел несколько счастливых лет со своими добрыми хозяевами, позволявшими ему любую свободу. Вот его описание боя быков.