солдаты в высшей степени осторожно изменили позы, медленно поднялись с сидений мотоциклов и, установив равновесие, подняли левую ногу в воздух, как цирковые мотоциклисты, и докатились до финишного столба — все, кроме одного, который опасно зашатался и отстал. При виде этого сержант вскочил на ноги и, сбежав вниз — к тому, что в римские времена, должно быть, служило оградой бельэтажа, — проорал слова, которые я перевел, исходя из тона, каким они произносились, как: «Какого дьявола, что ты делаешь, номер четыре? Ты похож на мартышку на палочке! Вытягивай носок левой ноги полностью, голову прямо и держи руль ровно, ты, баба бестолковая!..»

Четыре новых наездника сбежали в амфитеатр и унеслись к старту; а я подумал, что это великолепное зрелище: римская трасса для состязаний, все еще использующаяся для тех же целей, для каких ее построили столь давно.

Я описал увиденное испанцу, завернувшему в монастырь — поскольку parador когда-то был монастырем, — очаровательному молодому человеку, который говорил на прекрасном английском и прожил несколько лет в Лондоне. Он хорошо знал Мериду, у него были здесь родственники. «Если вы интересуетесь римскими древностями, — сказал он, — то вам нужно взглянуть на то, что я считаю самым экстраординарным из всех наших реликтов. Это Casa del Conde de los Corbos[60], старинный дворец, построенный вокруг римского храма. Были там? Я отведу вас и представлю владельцу, очень богатому старику, а по дороге расскажу его историю».

Был уже вечер, и paseo только начинался на главной улице Мериды, очаровательном месте для гуляния, по которому запрещен проезд транспорта, как и во многих других городах Испании. Пока мы шли, мой знакомец рассказывал, что владелец римского храма начал жизнь бедняком, путешествующим из города в город, но разбогател; теперь он банкир и промышленник — и все, что к этому прилагается. «Вы сами увидите», — закончил он.

Мы поднимались по узкой, запруженной толпой улочке, а прямо перед нами шли два маленьких мальчика, похожие на пажей, несущих знамена: они держали щиты, рекламирующие фильм, который шел в Мериде на этой неделе. Он назывался «El Final de Una Leyenda» — «Конец легенды». Мы следовали за ними по улице и пришли наконец к внушительному зданию: утопленный в фасад ряд коринфских колонн около сорока футов высотой. Дом стоял на возвышении храма, и к нему вела двойная старинная каменная лестница. Нас остановила молчаливая и внимающая толпа, и мы как раз успели подивиться происходящему, когда из дверей дома показались люди в черном, несущие завешенный покровом гроб. Колокол на церкви напротив начал бить, и все в толпе перекрестились.

— Боюсь, мы пришли слишком поздно, — прошептал молодой человек. — Это владелец. Говорят, он умер вчера.

В передних рядах толпы стояли мальчики, рекламирующие «El Final de Una Leyenda»; все женщины с окрестных улочек надели черное, покрыли волосы вуалями и стояли, глядя на торжественную процессию и, как настоящие испанки, извлекая из нее весь драматизм до последней капли. Они могли не любить старика, пока тот был жив, могли считать его скрягой, но теперь он стал бессмертной душой, и эта его часть, улетавшая к престолу Предвечного Судии, вызывала уважение и благоговение. Когда гроб скрылся в церкви, соседи продолжали перешептываться, бросая взгляды на дом, а два мальчика, по-прежнему похожие на герольдов или пажей, подняли свои щиты и пошли обратно по улице. Мы заглянули в маленький садик и увидели, что коринфские колонны продолжаются вокруг всего дома. Это был застроенный римский храм — такой же некогда привел в трепет братьев Адам, узревших дворец Диоклетиана в Сплите. Последний послужил моделью для квартала Адельфи в Лондоне, центральной площади в Бате и половины лондонских площадей.

— Мы пришли в неудачный момент, — сдержанно заметил мой спутник. — Жаль, что вы не сможете увидеть дворец изнутри.

Утром я уехал еще до того, как солнце полностью поднялось; но прежде я подарил моей юной спасительнице лучшую нитку жемчуга с Майорки, какую только смог найти в Мериде. «Ах, senor… Как красиво!» — можно было подумать, я вручил ей алмаз «Кохинор». Она обещала надеть жемчуг в тот день, когда выйдет замуж за своего novio[61] который работает на железной дороге.

По дороге, ведущей на юг, к Севилье и побережью, я высматривал то, что счел одной из особенностей Эстремадуры: породу миниатюрных собачек, полных отваги и энергии, которую я заметил только в этой части Испании. Они едва ли больше кошек; некоторые похожи на маленьких колли, другие — на миниатюрных терьеров. И правда, через какую бы деревню я ни проезжал, они были там: энергично сновали туда и сюда, сидели у передних дверей домов или следовали за хозяевами в полях. Когда я впервые заметил их, то решил, что в их размере повинно близкородственное скрещивание или скудная кормежка, но затем меня осенило: ведь это может быть особая порода. Так ли уж надуманно предположение, что их предками могли быть те маленькие собачки, которых, как рассказывает нам Диас, разводили для еды ацтеки? Эти собачки часто входили в число даров, которые туземные вожди преподносили испанцам, говорит Диас, и фраза «на ночь покушали мы щенят» часто встречается в его повествовании. Или это просто забавное совпадение, что маленькие собачки — столь яркая черта страны конкистадоров?

Примерно в сорока милях от Мериды боковая дорога за несколько минут довела меня до прелестного маленького городка Сафры, выглядевшего чрезвычайно живописно со своими башенками и колокольнями. Я хотел посмотреть замок того герцога де Фериа, который был среди вельмож, сопровождавших Филиппа II, когда король отправился в Англию, чтобы жениться на Марии Тюдор. Будучи в Англии, Фериа обвенчался с Джейн Дормер, близкой подругой и наперсницей Марии. Герцог также служил испанским послом в Лондоне, когда королевой стала Елизавета; и даже если ему не принадлежала идея женить Филиппа на Елизавете, он совершенно точно сделал это смелое предложение королеве и лорду Сесилу. Герцог Фериа был богатым вельможей и владел недвижимостью в других частях Испании, но Сафра была его главной резиденцией, и именно туда он впоследствии привез свою герцогиню-англичанку.

Это очаровательный яркий городок, с широкой площадью на окраине, от которой отходят сеть старинных улочек и главный магазинный проспект, закрытый для транспорта. Было так рано, что еще не открылись лавки и не закончилась месса. Я прогулялся до старого дворца, расположенного в самой высокой части города, рядом с мавританской башней. Это разросшееся средневековое здание, частично разрушенное в эпоху Возрождения, чтобы освободить место для модного итальянского palazzo, воздвигнутого в его сердце. Я заметил пять фиговых листков, эмблему дома Фигероа, над воротами и вошел во двор с фонтаном в центре и балкончиками с колоннами. Ныне здание оккупировал муниципалитет, но мраморные дворцы не смиряются с пишущими машинками, шкафами с папками и низкооплачиваемыми раздражительными бюрократами.

В маленькой церкви Святой Марины поблизости я предполагал найти могилу Джейн Дормер, поскольку знал, что она похоронена в Сафре. Но там могилы не было. Вместо этого я нашел табличку, увековечивающую смерть и погребение Маргарет Хэррингтон (написано «Харинтон», как, полагаю, испанцы и произносили), кузины Джейн. Надпись гласит: «Донья Магарита Харинтон умерла в Мадриде в 1601 году». Священник знал о Маргарет Хэррингтон только то, что она была английской дамой, дочерью лорда, зато сообщил мне, что Джейн Дормер — герцогиня Фериа — похоронена неподалеку, в монастыре Санта-Клара.

Я отправился туда и обнаружил прелестный дворик с навесом от солнца. Когда я позвонил в колокольчик, ничего не произошло, и я присел выкурить сигарету и поразмыслить, сколь странный кусочек истории Тюдоров связан с этим отдаленным испанским городком. Джейн Дормер воспитывалась при дворе Генриха VIII и была примерно одного возраста с маленьким принцем Эдуардом. Его наставник часто посылал за ней, чтобы танцевать и петь принцу и, поскольку она была умненькой девочкой, иногда ему читать. Мария Тюдор, страстно любившая детей, очень ей благоволила, и они сделались большими друзьями, хотя Мария была на двадцать два года старше Джейн. Когда Мария стала королевой в возрасте тридцати семи лет, Джейн Дормер только исполнилось пятнадцать. Она, вероятно, была девушкой большой красоты и очарования, поскольку ее руки добивались Эдуард де Куртене, граф Девонширский, герцог Норфолкский и граф Ноттингемский. Мария, которой все испанское казалось совершенством, пришла в