отправился во дворец; и через час ацтеки увидели, как королевский паланкин движется по направлению к испанскому лагерю, сопровождаемый слезами приближенных императора. То, что несколько наглецов могут похитить великого властителя из его собственного дворца, может показаться невероятным, если только властитель не был добровольным пленником, но Монтесума, видимо, чувствовал себя беспомощной куклой на ниточках судьбы. Кортес низко кланялся ему, солдаты снимали шлемы в его присутствии, но даже самому глупому мексиканцу наверняка стало ясно, что реальная власть в Мексике императору больше не принадлежит. Кортес имел мужество потребовать выдать ему того военачальника, который командовал нападением на Веракрус. Этот человек прибыл в лагерь подобающим образом, в паланкине и в наряде военачальника. Кортес сжег его живьем на рыночной площади. Пока происходила казнь, Кортес сам застегнул кандалы на ногах Монтесумы — по-видимому, в наказание. Позднее испанцы обнаружили, что приближенные императора держат оковы так, чтобы они не натирали императорское тело. Кортес встал на колени и расстегнул оковы. Несмотря на подобные унижения, отношения продолжали оставаться почти задушевными. Монтесума завоевал сердца своих пленителей уступчивостью, любезностью и желанием одарить их золотом и женщинами. Следующим шагом стала формальная клятва в верности Карлу V, которая была принята протоколистом, подписана, запечатана и отправлена в Испанию. За этим последовала обычная дань вассала господину. Веками ацтеки копили золото, и это золото теперь получили испанцы — и переплавили в слитки. Пятую часть невиданного богатства отправили королю Испании, а конкистадоры поделили остальное. Интересно — для тех, кто верит в возможность равенства доходов, — что за несколько дней многие солдаты проиграли свою долю, и впоследствии одни оказались такими же бедными, какими начинали поход, а другие разбогатели.
Захватив императора и получив его богатства, Кортес потребовал и получил разрешение освободить место для христианского храма на вершине пирамиды, рядом с идолами. Однажды, поднявшись на пирамиду, чтобы приглядеть за расчисткой места, Кортес внезапно вышел из себя и, схватив металлический прут, ударил идола Уицилопочтли между глаз, разбив его золотую маску и крикнув: «Мы должны чем-то рисковать ради Господа!» Это напоминает мне рвение святого Павла. Но даже Павел не разбивал статую Дианы Эфесской. Многие христиане были канонизированы за меньшее, чем поступок Кортеса на вершине пирамиды в Мехико. Это величайший миг в завоевании Мексики, и он ставит Кортеса особняком относительно всех прочих конкистадоров. Конечно же, он поплатился за свой пыл. Оскорбление богам посеяло среди ацтеков мысль о восстании. Монтесума умолял своих друзей бежать, пока это возможно; но, составляя планы побега, они прослышали, что в Веракрусе бросили якорь восемнадцать кораблей и некто по имени Нарваэс высадился на берег с девятью сотнями солдат, включая восемьдесят всадников, восемьдесят мушкетеров, восемьдесят арбалетчиков, а также с некоторым количеством пушек. Воины Кортеса обрадовались, сочтя новые войска пополнением, но Кортес понимал, что это враги, с которыми придется сражаться. Он правильно угадал, что губернатор Кубы послал новый отряд, чтобы подчинить его и наказать за то, что он создал себе имя и авторитет завоевателя. Окруженный врагами, Кортес действовал быстро и решительно. Оставив маленький отряд в Мехико, чтобы удерживать город, он ушел форсированным маршем с прискорбно маленькой армией — и ту едва удалось собрать — из двухсот шестидесяти шести человек, только пять из которых ехали верхом. Но все были крепкими бойцами, привыкшими сражаться в джунглях. Пока Нарваэс и его воины считали, что Кортес от них в сотнях миль, их атаковали в потоках тропического ливня и разбили наголову. Нарваэс потерял один глаз, его войско сдалось. Диас дарит нам очаровательную легенду: меньшему отряду помогал рой светлячков, заставляя противников вообразить, что это горящие запалы бесчисленных мушкетов.
Разгромив Нарваэса, Кортес узнал, что в Мехико вспыхнуло восстание. Он отправился назад, укрепив армию вновь прибывшими, которые с готовностью присоединились к нему в надежде пограбить. Они обнаружили гарнизон в осаде мексиканцев. Ярость ацтеков была неописуема и, кажется, удивила даже Кортеса. Монтесума огорчился, когда Кортес отверг его дружбу. Однажды император, надев королевскую бело-голубую мантию, золотые сандалии и диадему, появился во всем великолепии на башне дворца. Упала тишина, когда беснующаяся толпа узнала императора. Он приказал прекратить военные действия, мол, тогда белые люди уйдут из Мехико. При упоминании об испанцах послышался ропот. В императора выпустили стрелу и бросали камнями, один из которых заставил его без чувств упасть на землю. Монтесума постиг всю глубину унижения и через три дня умер. Отец Ольмедо стоял около него на коленях с распятием, но Монтесума отвернулся. «Мне осталось всего несколько мгновений, — сказал он, — и я не предам богов моих отцов». Испанцы оплакивали его, «точно он был им родной отец» (говорит Диас): «Пусть никто не дивится нашему поведению. Монтесума был великий и добрый человек!» Я не однажды задавался вопросом, как получилось, что чудовищная вера, которой этот человек остался предан, самая кровожадная из известных нам и самая примитивная, произвела характер, исполненный поистине христианской кротости.
Кортес счел необходимым бежать из Мехико. Он решил вывести свою маленькую армию ночью по самой короткой из трех дамб через озеро. Но сначала во дворце произошла поразительная сцена. Несколько лошадей, хромых или раненых, нагрузили золотом, часть которого была отложена для короля Испании. Затем впустили солдат и сказали тем, что они могут брать, что захотят. Благоразумные, вроде Диаса, взяли по горсти драгоценных камней, но жадные и глупые похватали куски золота, которые скоро привели их к смерти. В темноте испанцы начали переходить дамбу. Вдруг огромный барабан из змеиной кожи начал бить на
Они бежали на юг, в страну своих союзников-тласкаланцев, которые, как ни странно, остались им верны. У беглецов не было ни мушкетов, ни пушек, ни пороха. Почти все были ранены. Отступая, они выдержали ужасную битву при Отумбе, которую выиграл Кортес, проскакавший к вражескому военачальнику и его зарубивший. Исцелив свои раны среди туземных союзников, Кортес начал планировать отвоевание Мехико. И постепенно удача начала возвращаться к нему. Прибыли корабли с пополнениями для Нарваэса, поскольку губернатор Кубы не знал, что тот разгромлен. Их переманили на службу к Кортесу. Так он получил пушки, лошадей, тетивы для арбалетов, мушкеты и порох. Он задумал план, столь же дерзкий, как пленение Монтесумы. У него не было кораблей, но во время отступления он понял, что для нападения на Мехико корабли необходимы — чтобы удерживать дамбы. Кортес послал туземных союзников рубить деревья для тринадцати бригантин под надзором корабельного плотника Мартина Лопеса и использовал металлические части и оснастку, спасенные с кораблей, которые он сжег после высадки в Мексике. Ему пришлось строить корабли по частям, чтобы перенести их через горы и собрать на берегу озера. Через шесть месяцев после своего разгрома Кортес был готов снова идти на Мехико. Его армия теперь состояла из пятисот пятидесяти солдат, восьми маленьких пушек и орды тласкаланцев, которые жаждали увидеть падение своих потомственных врагов. Среди тех, кто обедал за столом Кортеса, был юный ацтекский принц королевской крови, который стал христианином и принял испанское имя. Завоеватель редко о чем-либо забывал.
Идя на Мехико, они находили ужасные свидетельства судьбы тех испанцев, которые попали к врагам. В одном городе, говорит Диас, «стены местного святилища были забрызганы испанской кровью; на алтаре пред их идолами лежала, в виде масок с бородами, кожа, содранная с двух голов, выделанная так же, как мы готовим кожу для перчаток». В другом храме нашлись шкуры пяти лошадей, «выделанные столь прекрасно, как нигде в мире, с ногами и копытами». Они были поднесены идолам вместе с одеждой зарубленных в жертву испанцев.
«Прослушав мессу и вручив себя Богу», армия вышла на самую трудную и крутую дорогу в Мехико; разобранные бригантины следовали за ней на плечах восьми тысяч туземцев. Так вышли к озеру и городу, в котором столько рисковали и страдали. Осада продолжалась почти три месяца и доказала воинскую доблесть ацтеков. Улицы были завалены трупами, а голодающие женщины и дети, которые выбирались из города и бродили вокруг, жуя кору деревьев, пробуждали в испанцах жалость и заставляли Кортеса вновь и вновь тщетно призывать к сдаче. «Барабан преисподней» звучал почти непрерывно; и на пирамидах, на виду у всех, черные жрецы склонялись над жертвами. Сам Кортес едва избег плена, и те испанцы, которые были убиты в бою, считались счастливчиками. Иногда осаждающие поднимали взгляд на пирамиды, где
