Я нашел себе стул на Ramblas и стал наблюдать за каталонцами, зачарованный их внешним отличием от других испанцев. Женщины не обладали превосходной осанкой мадридских дам: они ходили не так, словно несли на головах невидимые кувшины, но будто опаздывали на свидание. Здесь по-другому одевают детей, скорее как современных французских детей. Барселона сходит с ума по домашним животным. В палатках под платанами можно купить мармозетку или черепаху, котенка, золотую рыбку. Здесь любят цветы. Лотки на Rambla de las Flores роскошно отражают смену сезонов, а под белыми, красными и голубыми зонтиками от солнца, где импрессионист Рамон Касас нашел любимую модель, которая стала его женой, стоят цветочницы, готовые продать охапку роз. Одна из печальных черт Лондона в наше время — что мы позволили выгнать цветочниц с Пикадилли- серкус из-за какого-то гнусного указа, и мое сердце потеплело к каталонцам, которые гордо отдали часть своей главной улицы цветам. Полагаю, если бы какой-нибудь жалкий чиновник попытался запретить эти палатки, каталонцы прогнали бы его пинками по всему городу, как нам следовало бы проучить тех, кто одним оттиском печати изгнал маленький кусочек красоты из Лондона.

Означают ли все эти цветы, черепахи, золотые рыбки и дети, что домашняя жизнь каталонцев отличается от других районов Испании — возможно, менее скрытная и восточная, чем та, что знакома нам по северу Пиренеев? Как может иностранец судить о подобных вещах? Он может только строить предположения. Но я не удивлюсь, если узнаю, что века пребывания между Средиземноморским миром и Парижем сделали жителей Барселоны наибольшими космополитами из всех испанцев.

Чудесное занятие: наблюдать жизнь города, который торговал с Тиром и Сидоном во времена, когда разливы Темзы доходили до пустующего Ладгейт-Хилл. Все испанские толпы создают впечатление смешанного происхождения, и здесь отличий никаких. Думаю, в этих активных, деятельных, бодрых людях наверняка есть финикийская и карфагенская жилка. В Барселоне бывают мгновения, когда можно поверить, что ты в Марселе, только сам город неизмеримо более привлекателен; полагаю, это самый красивый и приятный современный промышленный город, какой я видел.

Нет необходимости говорить на каталанском или кастильском или прожить здесь долгое время, чтобы почувствовать жизненную силу Каталонии. Это неотъемлемая, корневая энергия, которую не смогли уничтожить никакие бедствия. Захват Константинополя и превращение Средиземного моря в мусульманское наверняка были жесточайшим ударом, но Барселона его пережила. Открытие Америки, сосредоточение всего испанского в Мадриде, должно быть, тоже нанесли урон, случались и другие беды; и все же она вынесла все. Барселона всегда была очагом инициативы и авантюры. Что могло быть более необычным, чем банда каталонцев в четырнадцатом веке, которая шесть лет бросала вызов Византийской империи, встала лагерем в Галлиполи и закончила постройкой укреплений вокруг акрополя?

Среди моих счастливейших воспоминаний об Испании будет Барселона и Ramblas летним вечером. Чуть вниз от цветочных палаток находится один из тех прелестных испанских рынков, где рыба и фрукты соперничают друг с другом по цвету. Я никогда не уставал бродить по ним, иногда покупал пакет персиков или груш, восхищался любезными манерами рыночных продавцов и их чувством красоты — красоты обычных вещей, как я уже писал о рынке в Мадриде. Здесь невозможно сказать, что ярче и красивее: рыба или фрукты, смотревшие друг на друга через проходы. Рынок занимал центр площади и совершенно ее скрывал. Но, обойдя его сзади, вы видели спрятавшуюся группу величественных домов, построенных более века назад Франсиско Даниэлем Молиной, который был так очарован Риджентс-парком и нэшевской Пикадилли-серкус, что построил маленькую площадь эпохи Регентства в Барселоне.

С наступлением темноты иностранцы в Барселоне начинают слоняться у газетных киосков на Ramblas в ожидании газет, прибывших с самолетом. Иноязычное население, должно быть, велико, потому что здесь можно купить английские, американские, французские, немецкие, итальянские, швейцарские и другие газеты. Когда я впервые попросил «Таймс», человек, работавший в киоске, озадаченно улыбнулся и покачал головой. Он никогда о такой газете не слышал. Когда я указал на экземпляр в стопке, его лицо расцвело сияющей улыбкой. Ах, «El Teemis»! После этого я знал, что просить, и проблем больше не возникало.

Святой Георгий — покровитель Англии, Португалии, Арагона и, в Греции, патрон умалишенных. Я знаю греческие церкви в Леванте, где все еще приковывают по ночам сумасшедших, веря, что святой Георгий исцелит их во сне. Святой Георгий, известный арагонцам и каталонцам, — это привычный нам победитель драконов. В истории Арагона он появляется довольно рано, вдохновляя христианские армии против неверных, как святой Иаков вдохновлял армии Кастилии. Самое великолепное здание в Барселоне полно статуй святого Георгия. На ваших глазах он убивает драконов огромных и свирепых и драконов более мелких пород; в одном случае, пеший и в полном доспехе — все литого серебра, — он вонзает копье в очаровательного дракончика размером едва ли больше терьера. Это замечательное здание — дворец Diputacion Provincial, где совет провинции заседает в средневековой пышности.

Величественная лестница ведет в готическую колоннаду и что-то вроде средневекового садика на крыше, где растут апельсиновые деревья, в маленьких квадратах травы, вставленных в облицовку пола. И здесь стоит самый восхитительный святой Георгий из всех. Он невелик и гарцует на вершине фонтана. Дракон под копытами его коня поднимает голову, и из разверстой пасти выстреливает тонкая струйка воды, которая загибается вверх и разбивается о ноги святого.