странно искривлена, и вам расскажут, что во время битвы она уклонялась от выстрелов.

Вы продолжаете идти и приходите к хорам — словно к маленькой церкви внутри церкви. Они заперты, и вы всматриваетесь в темноту, различая едва видимую резьбу, позолоту и картины. Если поблизости найдется служитель, а у вас — электрический фонарик, то можете войти внутрь и посверкать фонарем по креслам рыцарей Золотого руна, пока не придете к королевскому гербу Англии и месту, оставленному для Генриха VIII. Эти гербы были нарисованы для собрания ордена, проведенного в 1518 году молодым Карлом I Испанским, который тогда еще не был Карлом V Священной Римской империи; на самом деле весть о том, что он избран императором, пришла к нему в том же году, пока он был в Барселоне. Генрих VIII не приехал на собрание, но они с Карлом встретились позже в Англии, где к двадцатилетнему императору относились почти как к наивному и неопытному племяннику — и ни дядюшка Генрих, ни тетушка Екатерина не догадывались, какой холодный и блестящий ум таится в этом неказистом юном Габсбурге.

На выходе из coro можно заметить странный предмет, висящий под органом. Да, это голова чернокожего и бородатого мавра в тюрбане. Может быть, это память о свирепом аль-Мансуре — не знаю. Говорят, до недавних пор по определенным праздникам рот мавра набивали сладостями для детей, словно он их выплевывает. Странно, что мавров увековечили в городе, который терпел их владычество меньше, чем любая другая область Испании. В то время как остальная Испания сражалась с мусульманами восемьсот лет, Барселону они оккупировали всего на восемьдесят восемь, с 713 по 801 год, а потом их прогнали франки. Это само по себе делает Барселону — и Каталонию — отличной от прочей Испании. Барселона могла себе позволить повернуться к захваченной Испании спиной и смотреть через Средиземное море на Александрию, Геную, Пизу, Венецию и Константинополь, своих верных друзей. Бургос был более чуждым городом для Барселоны, чем любой из великих портов Средиземноморья, и она успешно простояла к Испании спиной много веков. Разногласия, которые до сих пор разделяют Каталонию и Кастилию, уходят корнями в те далекие времена.

Я зашел в великолепный клуатр, где веками держат гусей. Эти откормленные птицы, белые, как снег на древнем камне, плавают в маленьких прудах, размещенных по углам двора, или медленно ходят вразвалку, обращая задумчивый взгляд на тех, кто рискнет предложить им хлебные крошки. Я бы скорее предложил канонику Барселоны арахис, чем пытаться накормить этих священных птиц хлебом! Их называют «капитолийскими гусями», никто не смог сказать мне, почему — или хотя бы объяснить происхождение этого обычая. Возможно, их далекими предками были римские гуси, которые жили на этом же самом месте, когда полное название Барселоны звучало как Колония Фавентия Юлия Августа Пиа Барсино. Здесь есть маленький гусятник, или гусиный храм, где птицы спят, а сходни оттуда ведут к воде. Голуби и белки, живущие на пальме во дворике, помогают избавляться от лишнего хлеба.

Еще одно интересное зрелище в клуатре — новая Богородица, Мадонна Света, святая покровительница электриков. Пока я наблюдал, как кладут последние штрихи на ее часовню, один из гидов, которые, словно призраки, населяют подобные места, подошел ко мне и заговорил на прекрасном английском. Это был тощий мужчина средних лет с заискивающими манерами, которые ему шли, как плохо прикрепленная маска, готовая упасть в любой момент. Мне стало любопытно, что скрывается за ней, и я нанял его на час. Не потребовалось много времени, чтобы маска упала.

Человек оказался ярым антифранкистом, антиклерикалом — анти-всем. Он получал удовольствие, показывая мне церкви, которые были сожжены во время гражданской войны, высокомерно шагал мимо купелей для святой воды и решительно отказывался совершать хоть какие-то жесты почтения, даже перед распятием. О гусях он сказал, что их держат в церкви, потому что духовенство не может иначе завлечь в церковь детей!

— Знаете, почему церкви здесь такие темные? — спросил он. — Это потому что у священников монополия на торговлю свечами.

Этот человек считал Франко разрушителем Испании. Среди бессчетных грехов Франко — запрещение газет на каталонском языке. Не будет ничего хорошего, пока не уйдет Франко! Я спросил, улучшит ли положение король. Гид яростно сплюнул в сточную канаву. Его ожесточение было таково, что я начал гадать, не член ли он какой-нибудь подпольной группы. Он был неприятным человеком, и я с огромным удовольствием заплатил ему за час и распрощался.

Римский слой Барселоны лежит примерно в тридцати футах под современными улицами. Когда под средневековыми зданиями проводили раскопки несколько лет назад, кому-то пришла гениальная идея сохранять находки in situ[156], поддерживая здания бетонными стенами и позволив таким образом современным людям пройтись по римским улицам. Я счел это одним из самых странных экспериментов Барселоны. Вы спускаетесь по лестнице и оказываетесь в пространстве, которое выглядит как пол-акра довольно аккуратных следов бомбежки, освещенных электричеством. Деревянные мостки положены над неровной почвой, тропа ведет по переулкам, использовавшимся римскими жителями, и мимо нескольких зданий и рабочих на вид канализационных труб. Спуск в эту могилу времени и прогулка там, где люди ходили так давно, куда больше будоражили воображение, чем ряд витрин в музее.

Когда снова выходишь в современный мир, оказываешься на Пласа дель Рей — Королевской площади, — которая окружена высокими и мрачными средневековым зданиями из черного камня. В одном углу красивая лестница поднимается к дверям величественного зала, который был вестибюлем старого дворца графов Барселонских. Я смог припомнить по меньшей мере два необычайных события, происходивших в 1479 году, когда тело Хуана II Арагонского, отца Фердинанда, выставили для торжественного прощания: придворные въехали в зал на лошадях и скакали вокруг катафалка, плача и рыдая, бросая штандарты наземь и даже выбрасываясь из седла в преувеличенном горе. Четырнадцать лет спустя, в апреле 1493 года, Фердинанд, Изабелла и их двор собрались в этом зале, чтобы услышать из уст Колумба историю открытия Нового Света. Как сказал Сальвадор Мадариага, Колумб, живи он сегодня, стал бы превосходным министром пропаганды. Его прибытие в Барселону было настолько же помпезным и зрелищным, насколько отплытие из Испании за год до того — скромным. Он прибыл из Севильи, словно владелец цирка, с так называемыми «индийцами» в кортеже — первыми уроженцами американского континента, ступившими на землю Европы, — с золотом, попугаями, деревьями и незнакомыми плодами Вест-Индий. И, говорят, вся эта экзотическая процессия, которая притягивала любопытные взгляды, где бы ни проходила, поднялась по ступенькам в углу Пласа дель Рей и вошла под сень старинного дворца.

Какое мгновение в жизни Колумба! Многие годы он, словно призрак, болтался при дворе, отвергаемый и высмеиваемый многими как пустомеля, — а теперь вернулся с доказательством, что Новый Свет существует или, точнее (поскольку сам Колумб верил в это до самой смерти), что он нашел «черный ход» в Китай и Японию. И также он верил, что нашел золото в несметных количествах, хотя ни сном ни духом не ведал о золоте ацтеков и инков, которые ждали Кортеса и Писарро. Когда Колумб вошел в зал, Фердинанд и Изабелла поразили двор, встав, пока он целовал им руки. Потом, к удивлению и возмущению двора, они послали за тем знаком королевского благоволения, который жалуют только лицам королевской крови или величайшим людям в стране. Они велели принести табурет, чтобы Колумб мог сесть. Даже Колумб наверняка посчитал это таким же замечательным и важным событием, как открытие Нового Света. Для него действительно открылся новый свет — мир, о котором он всегда мечтал: мир славы, богатства и знатности. Когда мореплаватель закончил свой рассказ, певчие Королевской капеллы запели «Те Deum»; и тем вечером, по королевскому приказу, весь двор провожал Колумба к его жилищу. Дальнейшим доказательством величия стало приглашение на обед к кардиналу Мендосе — и в первый раз в жизни Колумба его пищу пробовали на наличие яда. Таковы мера и цена славы!

Хотя открыватели Нового Света чуть ли не все до единого происходили из Эстремадуры, а портом, который больше всех нажился на открытии Америки, была Севилья, Барселона воздвигла Колумбу огромный столп — он лишь на несколько футов ниже Нельсоновской колонны, хотя кажется значительно выше.

На вершине колонны — огромный золотой глобус, на котором стоит колоссальная статуя Колумба, указывающего на море. Маленький лифт из красного дерева поднимает вас внутри колонны на галерею под шаром, которая, как и все подобные места, наполняет человека острым чувством незащищенности. И действительно, кажется, что в любой момент колонна может медленно накрениться и растянуться на земле во всю длину. Я вышел наружу и обнаружил — такие причудливые совпадения иногда случаются в