этом доме были его кровать, его стул, его чашка. А еще ремонт, сделанный его руками, дача. Гараж под окном. И все же Петя сомневался – в смысле уходить или нет. Позвонил мне и попросил приехать. Я приехал, разумеется. Разговор был у нас долгий и сложный. Мне хотелось понять все, до основания. Докопаться до истины. Что у него там, в новой семье? Что его связывает, что держит там? Что держит и связывает дома? Я его долго и тщательно слушал и задавал вопросы. И потом сказал – с оговоркой, что я не истина в последней инстанции, – чтобы он и не думал уходить из семьи. Что все это блажь, амбиции. Попытка восстановить потерянное, как ему казалось, реноме. Что любовью до гроба тут не пахнет, причины этой связи понятны и очевидны. Что Таня – достойнейший человек, и вы, девчонки, без него пропадете. Впрочем, как и он безо всех вас.

Много чего я ему наговорил. Он даже обиделся, по-моему, возражал, кричал, что я ретроград, приспособленец, что мне важно только спокойствие, общественное мнение. Что я ничего не смыслю в любви и страсти.

Вот тут-то он, Ирочка, заблуждался! – У дяди Гоши заблестели глаза. – Глубоко заблуждался! Но я сейчас не об этом. Конечно, я думал о вас с Галкой и о вашей маме. Напомнил ему, какой у вас теплый и гостеприимный дом, какие вы замечательные, какая Таня чудесная хозяйка. В общем, расписал ему все прелести его собственной семьи. Он возмутился, кричал, что я ему уже не друг и что его-то интересы меня не интересуют. И еще много чего – и что рассчитывать на меня он уже не может и делиться откровенным вряд ли захочет. Мы тогда сильно поцапались, и я уехал. Волновался, конечно, – как там у вас? Звонил твоей матери, задавал наводящие вопросы. Она отвечала – все нормально, по-прежнему, никаких перемен. И я успокаивался. Раз сразу не ушел – уже, скорее всего, не уйдет. А потом я встретил свою Марусю и пригласил твоих на свадьбу. Приехали они вместе, оба счастливые и безмятежные. А после свадьбы Петр мне сказал спасибо и еще сказал, что я тогда уберег его от роковой ошибки. И что он мне по гроб жизни обязан, даже попросил прощения. Никаких вопросов я ему не задавал. Еще раз крепко выпили, и свою первую брачную ночь я провел в объятиях твоего папаши, чем очень огорчил собственную жену. Такие вот дела, детка! – Он достал сигарету, закурил. И, заметив, что я нахмурила брови, взмолился: – Пару затяжек!

Я махнула рукой:

– Пусть ваша Маруся драгоценная с вами борется!

Мы рассмеялись.

– В общем, я поняла, спасибо за ликбез. Поблажит и перестанет – так получается! Картина в целом ясна. Все просто, как пятак. Все просто, и всем просто. Кроме меня.

– Ну какой ликбез? – возразил дядя Гоша. – Так, случаи из жизни. А жизнь, она вся состоит из случаев. А сами случаи состоят из жизни! Такой вот круговорот, матушка моя. – Он опять погладил меня по руке и улыбнулся. А потом серьезно добавил: – Не траться, милая моя! Не траться! Побольше думай о себе!

Я вспомнила фразу из старого любимого фильма:

– Он постарается, дядя Гоша. Он очень постарается!

Заплатить за ужин дядя Гоша, разумеется, мне не дал. Вышли на улицу.

Я взяла его под руку. Было совсем тепло, но солнце, закатное, очень яркое, почти малиновое, было тревожно. Медленно, не торопясь, словно раздумывая, оно опускалось за горизонт.

– Какой странный закат! – Я поежилась, так мне стало не по себе.

– Нормальный, – отозвался дядя Гоша. – Завтра будет тепло.

Мы прибавили шагу и быстро дошли до метро, стали прощаться. Дядя Гоша взял меня за руку и сказал:

– Больше – никаких советов и обсуждений. Ты у нас, Ирочка, сама умная. Все решишь правильно, я уверен.

Я решила спросить о том, что не давало мне покоя:

– А что вы сказали по поводу того, что отец насчет вас заблуждался? В смысле – что вы ничего не смыслите в истинной страсти и любви?

Он удивился:

– Запомнила… – и добавил, глубоко выдохнув: – Да так, ерунда. Ничего особенного! Просто я всю жизнь любил твою мать!

Дядя Гоша развернулся и быстрым шагом пошел по улице. Потом обернулся и махнул мне рукой.

В метро я спустилась минут через пятнадцать, когда немного пришла в себя. Всю ночь не спала – было над чем подумать. А утром, несмотря на бессонную ночь, встала легко и быстро. Прибралась в квартире – пылесос, швабра. Добросовестно, залезла во все углы. Потом пошла на рынок и с удовольствием долго бродила по рядам. Купила молодой картошки, укропа и клубники, конечно, привозной – ровной, без изъянов и почти без запаха. Пусть так, но все равно – приближение лета.

А потом поехала к маме в санаторий. Путь неблизкий – метро, электричка, автобус. Но, несмотря на редкие проплешины оставшегося за городом снега, громко и как-то ожесточенно пели птицы, и молодо и сильно пахло весной.

Мамы в номере не оказалось – сказали, что на процедурах. Я пошла в кафе и заказала чашку кофе и пирожок. На аллее прыгала большая пегая белка.

Мама мне очень обрадовалась – все повторяла, что такого подарка она и не ждала. Мы пошли гулять и говорили обо всем, друг друга перебивая. Столько всего за эти недели накопилось! Конечно, я рассказала ей про визит дяди Гоши. Но без подробностей – так, встретились, посидели в кафе. Он, как всегда, элегантен, неотразим и обольстителен.

Мама махнула рукой:

– Да бог с ним! Ему все равно, кого обольщать! Даже дочку друга. Старый бабник! Бедная Маруся! То свадьбы ждала семь лет, то после терпела всех его баб!

– Мам! – Я даже остановилась. – А ты ничего не знаешь?

– О чем? – удивилась она.

Я смутилась.

– Ну, про то, что он… – продолжить мне было очень непросто.

Мама вскинула брови.

– Ну, в общем, про то, что он любил тебя?

Мать укоризненно покачала головой:

– Это ты с чего взяла? Он тебе напел? Господи! Ирка, ну ты нашла, кого слушать. Смешно, ей-богу! Он же у нас фантаст. Трепло он у нас, вот кто. А ты, дурочка, поверила! – Мама рассмеялась. – Вон как он на баб действует! Даже сейчас! – Она посмотрела на часы: – Давай, милая, домой собирайся! Тебе еще ехать и ехать. А у меня, извините, полдник! Режим, так сказать!

Мы обнялись И я засобиралась – дорога правда предстояла долгая и утомительная. К дому я подходила уже еле живая. Хотелось поскорее встать под теплый душ, а потом забраться в кровать. У лифта меня поймал Анютин звонок.

– Мама! – кричала она в трубку. – У нас беда!

Я прислонилась к стенке.

– Что, господи, что еще?

– Папа ногу сломал! – Дочь захлебывалась слезами.

– Господи! Ну какая же ты балда! – У меня отлегло от сердца. – Успокойся, дурочка! Подумаешь, горе великое! Ногу сломал! Он и жизнь, между прочим, сломал – свою и мою заодно! – Я попыталась разрядить обстановку.

Анюта замолчала, а потом всхлипнула:

– Ну как же ты можешь!

Она нажала на отбой, а я подумала: «Истеричная у меня получилась девочка».

И опять все жалеют его. Ножку повредил, бедняжка! Сейчас все расстроятся и бросятся его спасать и жалеть, а я опять попаду в список обидчивых стерв.

Я вошла в лифт и в который раз подумала: «Как же я устала от всего этого! Очередная мышиная возня. Очередные осуждения и обсуждения! Когда же меня все оставят в покое!»