рок-музыкантов. Четыре сотни баксов в сутки за конуру-коробку и двадцатидолларовую бутылку воды.

Уилбур терпеть не мог свою работу. Но еще больше ненавидел брак в работе. Уделал бы обоих — и баланс подбит. Премия, отпуск. Но этот Мейер выбил его из колеи. Так посмотрел! Как будто разрешил… Непонятно…

Уилбур вздохнул, вытащил одноразовый мобильник и набрал номер Марианны, заказчицы из Мэна, сросшейся со своим столом красного дерева. Доложил. Наврал, что Мейер его обнаружил, что пришлось убрать его, чтобы избежать задержания. По-мужски принял упреки, извинился. Отключился. И опять перед глазами замаячил приконченный дед. Почему он не кричал? Уилбур позвонил портье, велел утром не будить, проглотил таблетку и закрыл глаза. В сознании всплыла физиономия Виктора.

Уилбура окатила теплая волна. Все будет тип-топ. Эта старуха орала на него и тогда, когда узнала, что он снял с тротуара Пятой авеню студентку Мейера. Просто впихнул в машину, плевое дело. Сара вела себя с должным уважением. Положенный по всем правилам парализующий ужас. Даже не пикнула, когда он ее придушил. Некоторые не сопротивляются, пока пальцы убийцы не коснутся горла. Да и что пользы сопротивляться? Ладно, через пару деньков поступят новые указания. Отдыхай.

Терпение — необходимейшее качество его профессии.

Эстер обмякла в любимом кресле Мейера, рядом с его книгами. С открытым ртом и завалившейся набок головой старая женщина выглядела мертвой, но Виктор понимал, что она спит, измотанная горем и часами, проведенными в 24-м полицейском участке.

Она появилась в полиции, когда Виктора допрашивали. Сержант исходил из версии, что молодой, недавно уволенный сотрудник убил своего старшего коллегу из-за какой-то ссоры. Не сам же старик прыгнул под автобус! Но Эстер уже знала истину. Зловещие тени догнали ее мужа. На обратном пути в Гарлем они молча сидели на заднем сиденье такси, затем так же долго молчали в квартире. Виктор прикрыл спящую женщину одеялом и вышел на кухню приготовить что-нибудь.

Вернувшись с чаем и сэндвичами, он встретился со взглядом Эстер.

— Можешь мне не верить, — произнесла Эстер увядшим голосом, — но если ты здесь останешься, придется мне навещать две могилы.

Отмахнувшись от возражений, она открыла ящик письменного стола мужа и вручила Виктору конверт.

Не без колебаний, медленно вытащил Виктор содержимое. Распорядок конференции и удостоверение участника. Все на итальянском. Вверху гербовый крылатый лев.

«Дотторе» сельхознаук и экологии. Уволенный с факультета и подозреваемый в убийстве лучшего друга.

— Эстер, что это?

— Не подведи его. — Эстер кашлянула и отвела взгляд. — То, что он говорил об угрозах, — правда. Нас и ночью караулили. Я видела в дверной глазок. Он заявил тебя на конференцию, как только узнал о твоей… идее. Действуй, и желаю тебе успеха. А обо мне не беспокойся. Мне теперь ничто не угрожает.

Итак, Мейер, пользуясь своим авторитетом, включил его в число выступающих на конференции ЮНЕСКО по странам третьего мира. Лучшей трибуны для сообщения о его открытии не найти. И авиабилет тоже в конверте. У Виктора перехватило дыхание. Он сжал обе руки Эстер, не в состоянии что-либо произнести. Она кивнула и ответила на пожатие.

— Задай им жару! — Что-то вроде улыбки появилось на ее лице.

Перед самым уходом Виктор задал еще один вопрос:

— Эстер, у вас что-нибудь осталось от Сары?

— У Мейера был только номер ее мобильника. Но он не отвечает. Сары больше нет, можешь мне поверить.

— Понимаю, но Мейер упоминал о ее контактах в Венец…

Эстер пружиной вскочила с кресла и обеими ладонями зажала ему рот. Она безмолвно обвела взглядом комнату, указывая глазами на невидимые микрофоны. Покачав головой, она подошла к столу и начала рыться в ящиках, но не нашла ничего интересного.

Но вот она задержалась. В руке ее оказалась пластиковая карточка с прикрепленным ключом.

— Это не Мейера.

Виктор взял ключ. На карточке — название спортзала, зажатое в увесистом оранжевом кулаке. Он сунул ключ в карман и хотел на прощание обнять Эстер, но она предостерегающе выставила вперед обе руки:

— А теперь, милый мальчик, забудь этот адрес. Здесь никто больше не живет.

Ключ повернулся в замке. Под аккомпанемент доносящегося из спортзала буханья и лязга тренажеров Виктор открыл тонкую металлическую дверцу. Заплесневелое полотенце. Он закашлялся и вытащил из-под ткани маленький рюкзачок.

— Какого черта ты шаришь в женской раздевалке?

Перед ним возникла мускулистая фурия, преградившая путь к отступлению. Состроив заискивающую улыбку, Виктор пролепетал что-то про сестру, забывшую в шкафчике рождественский сюрприз.

— Ага, и Бруклинский мост в придачу. Вали отсюда и чтоб на милю больше не приближался… Еще раз застану…

— Коротко и ясно. С Новым годом вас!

Виктор протиснулся мимо бдительной блюстительницы нравов, потирая «задетое» плечо, прошагал мимо еще нескольких встревоженных женщин и с облегчением закрыл за собой входную дверь.

В Центральном парке пусто. На темных камнях снег стаял, но кучи собачьих испражнений проморожены насквозь. Виктор шагнул с дорожки, остановился между кустами и потянул застежку молнии. Он чувствовал себя осквернителем могил, открывая рюкзак Сары. Пара поношенных кроссовок. Недопитая пластиковая бутылка того, что было яблочным соком. Апрельский номер «Пипл». Пара носков и мятый блокнот без единой записи. Больше ничего. Но нет, подкладка на спинке слишком уж толстая. Виктор поковырялся в швах, засунул пальцы внутрь и нащупал бумагу. Замерший пульс взорвался.

Внимательно осмотревшись, Виктор извлек из подкладки рюкзака толстенный конверт. Напоминающие запекшуюся кровь коричневые чернила стерлись и размазались до неузнаваемости. Поверх нанесены буквы простым карандашом. «Прости меня, Сара, — подумал Виктор. — Прости, Мейер. Я ведь тебе не верил».

Карандашная надпись гласила:

Пальцы тряслись, голова кружилась. Какая-то старуха неодобрительно покачала головой с дорожки.