навсегда – не туристами‚ но постоянными жителями.

Старожилы с подозрением встретили эту молодежь‚ те самые старожилы из первой 'алии'‚ которые прошли через голод‚ болезни‚ мучения и достигли‚ наконец‚ некоторого достатка. Они не верили в способность новичков трудиться на полях‚ на изнуряющей жаре – так‚ как это делали арабы‚ привычные к сельскому труду и к здешнему климату. Арабский рабочий соглашался на низкую дневную оплату: у него был дом и свое поле‚ а работа в еврейском поселении давала побочный доход. У еврейского рабочего не было ничего; его заработка хватало лишь на убогое жилье и скудную еду‚ а если рабочий заболевал и не мог работать‚ он был обречен на голод. Из–за отсутствия средств вчерашний гимназист или студент отказывал себе в книгах‚ газетах и прочих 'излишествах'‚ к которым привык в прежней жизни‚ не мечтал даже о том‚ чтобы завести семью в условиях 'отчаянной‚ беспросветной бедности'.

Каждое утро молодые люди‚ вчера только приехавшие из России‚ выходили на площадь в центре поселка; туда же приходили арабы из соседних деревень в поисках работы‚ а хозяева прохаживались от одного к другому и решали‚ наконец‚ кого из них взять. Нанимали обычно на один день‚ и весь день надо было стараться изо всех сил и доказать хозяину‚ что 'интеллигент' работает не хуже арабов‚ чтобы и назавтра взяли на работу‚ чтобы и назавтра заработать на скудную еду – не более. Пот струился по лицу‚ ломило спину‚ а хозяин стоял неподалеку и покрикивал: 'Ялла! Поторопись!'

Один из новоприбывших вспоминал впоследствии: 'С арабами мы познакомились в первые дни‚ когда руки наши еще не привыкли к мотыге‚ когда тела еще не испытали физического труда и ладони мгновенно покрывались волдырями. Они тотчас прозвали нас бедолагами‚ насмехались над нами и старались обогнать в любой работе. Едва завидев‚ что с ними работает кто–то из 'мускуби' /то есть москвичей‚ русских/‚ они сговаривались между собой: устроим состязание. Надсмотрщик первым подзуживал арабов: 'Сегодня с вами работают русские‚ берегитесь!' Он ставил нас в середину‚ а арабов по обе стороны... Часами продолжалось соревнование. Остервенение нарастало‚ мотыги буквально летали в руках. Не раз мы теряли сознание от огромного напряжения сил. Но мы твердо решили: 'Что угодно‚ но последними не оставаться!'

Молодежь из второй 'алии' была‚ в основном‚ далека от религии. Некоторые даже гордились своим атеизмом и обосновывали право еврейского народа на эту землю не исторической связью с Эрец Исраэль и не Божественным обещанием; свое право они связывали лишь с трудом: землю завоюет тот‚ кто ее обрабатывает. Эти идеалисты и бессребреники‚ бунтари и ниспровергатели в заношенной‚ порой рваной одежде выделялись на фоне благополучных старожилов. Было им голодно‚ непосильно‚ но они держались‚ презирая роскошь и 'материализм' тех‚ кто приехал до них. 'Всё в нас кричало‚ бушевало‚ рвалось наружу‚ – говорил один из них. – Вера‚ которую мы носили в сердце‚ не рядилась в нарядную одежду. Она требовала заплат‚ лохмотьев... Мы сбрасывали с себя старую одежду‚ старую вежливость‚ старый мир‚ не всегда толком понимая‚ что делаем'.

Столкнулись разные поколения‚ разные взгляды на жизнь – консервативные и революционные‚ религиозные и атеистические‚ а потому сразу же возникли разногласия со старожилами. В 1906 году жители Петах–Тиквы объявили бойкот еврейским наемным рабочим‚ не соблюдавшим религиозные правила‚ и решили изгнать их из поселения. Рабби Иегошуа Штампфер – из основателей Петах–Тиквы – тоже не одобрял нравы новоприбывших‚ однако он взял лист бумаги и обратился к поселенцам с такими словами: 'Давайте подпишем эту грамоту: 'Императору Всея Руси! Да будет известно Вашему величеству‚ что мы с Вами заодно. Вы запрещаете евреям проживание в России‚ а мы – в Петах–Тикве...'

В 1906 году приехал двадцатилетний Давид Грин‚ в будущем глава государства Израиль Давид Бен– Гурион‚ и написал отцу в польский город Плонск: 'Ура! Сегодня‚ в девятом часу утра я взошел на берег Яффы!.. Я здоров‚ бодр и полон веры!' Вместе с Давидом на одном пароходе приплыла красавица Рахель‚ в которую он был влюблен. В тот же день юноши и девушки пошли пешком в Петах–Тикву‚ а назавтра‚ рано утром‚ они уже работали на цитрусовых плантациях. Давид носил удобрения‚ а Рахель наполняла ими жестянки и посыпала вокруг деревьев. Химические удобрения попадали на ссадины рук‚ жгли их‚ и Рахель‚ в конце концов‚ перестала работать. Это увидел надсмотрщик и прогнал девушку: 'Такими руками‚ – сказал он‚ – не на плантации работать‚ а на рояле играть'.

На другой день Рахель осталась без работы‚ но никто не пожалел ее: все друзья осудили девушку‚ и Давид в том числе. Он убирал камни с полей‚ копал канавы для орошения‚ сажал деревья‚ работал киркой и мотыгой. 'Солнце поднимается‚ – писал он‚ – жара усиливается‚ пот льет градом‚ мотыга вздымается и опускается‚ вздымается и опускается‚ иногда вдруг отскакивает‚ попадая на затвердевшую землю‚ и тогда мелкие комья земли взлетают вверх‚ задевая мокрое лицо. Пот окропляет землю‚ а земляная пыль оседает на потном лице'.

Вскоре после приезда Бен–Гурион заболел малярией‚ и начались периодические приступы лихорадки. 'Тебе ничто не поможет‚ – сказал ему врач. – Ты не можешь оставаться здесь. Уезжай'. Но он не уехал. Он остался. 'Я голодал и мучился от малярии больше‚ чем работал. И вся эта троица: работа‚ лихорадка и голод – были новы для меня и полны интереса... Лихорадка навещала меня с математической точностью каждые две недели. Голод тоже был частым гостем. Гостил он у меня по целым неделям‚ иногда по несколько месяцев подряд'. Давид покупал одну лепешку в день и медленно ее жевал‚ чтобы обмануть голод‚ но и лепешка бывала у него не всегда. Его отец‚ узнав о тяжелом положении сына‚ прислал в конверте деньги. Вскоре он получил их назад с припиской от сына: 'Мне вовсе не нужны деньги. И хотя я благодарен тебе за посланные десять рублей‚ возвращаю их‚ ибо в них нет никакой нужды'.

Молодежь из второй 'алии' ожидала тяжелейшая физическая работа‚ голод‚ жара‚ лихорадка; многие не выдерживали такой нагрузки‚ уезжали обратно‚ и Бен–Гурион как–то заметил‚ что из каждых десяти человек‚ приехавших с ним в одно время‚ девять покинули эту землю. Оставшиеся – выстояли. Бен–Гурион писал отцу: 'Двадцать пять лет назад те‚ что пришли раньше нас‚ умирали от жажды‚ их косила лихорадка. У них не было ни воды‚ ни тени. Вокруг всё было пустынно‚ одиноко‚ дико. Голая земля – ни травинки‚ ни деревца. Воздух обжигал. Мы же приехали‚ когда здесь уже были сады‚ апельсиновые плантации‚ тень‚ холодная вода‚ благотворный ветер. Чем мы можем быть недовольны? Чего нам бояться?'