их предприятие, причем Гуго Вермандуа получил из рук римского епископа священную хоругвь[56].

Из южной Франции составилось ополчение под главенством Раймунда, графа Тулузского[57]. Он уже ранее прославился в войнах с арабами и обладал всеми качествами народного вождя. Стотысячный отряд и строгая дисциплина снискали уважение графу Тулузскому в Греции и в Азии. Он шел через Альпы к Фриулю и потом берегом Адриатического моря через Далмацию. Граф Раймунд Сен-Жиль играет странную роль среди других предводителей крестоносного ополчения. В нем мало энергии, мало предприимчивости; он как бы сам упускал из рук свое главенство и отдавал его другим.

Французские крестоносцы, избравшие путь через Италию, не успели все переправиться в Византию до наступления зимы. Часть их зимовала в Италии. Этому обстоятельству следует приписать движение, появившееся в южной Италии в начале 1097 г. Князь Тарентский Боэмунд[58], сын Роберта Гвискара[59], владел маленьким княжеством, не удовлетворявшим его честолюбию и не соответствовавшим его военной славе. Он вошел в переговоры с оставшимися в южной Италии толпами крестоносцев и убедил их примкнуть к нему и под его начальством начать поход. Значение Боэмунда Тарентского особенно усилилось тем, что с ним соединился для похода его племянник Танкред[60], замечательнейшее лицо Первого похода. Южно-итальянские норманны, самые опасные враги Византии, не один раз уже считавшиеся с ней из-за обладания Далмацией, вносили, в лице своих представителей Боэмунда и Танкреда, новый мотив в крестоносное движение – политические счеты и вражду к Византии. Силы норманнов могли равняться по качеству с силами французских рыцарей. Но предводители их были кроме того чрезвычайно коварны и корыстолюбивы. В особенности Танкред не мог переносить их присутствия, держался во всем походе недоверчиво и не хотел подчиняться выгодам общей пользы. Зимой 1096 г. норманны были заняты общим делом – войной с Амальфи [61]. Боэмунд воспользовался случаем, сосредоточившим в одной местности норманнских рыцарей, и убедил их, что лучше искать счастья в отдаленных землях, чем терять время в осаде Амальфи. Так князь Боэмунд стал во главе южно-итальянских и сицилийских норманнов, вместе с тем в Первый крестовый поход вносился мотив сведения политических счетов с Византией. Все перечисленные отряды преследовали совершенно самостоятельные цели. Общего плана действия и главнокомандующего не было. Даже части отрядов и отдельные рыцари нередко переходили от одного вождя к другому.

В Константинополе заблаговременно получались сведения о движении князей, о числе их войска и направления, какого они держались на пути в Азию. Само собой разумеется, точных известий не могло быть: доносили, что крестоносцев более, чем звезд на небе и песка на берегу моря, подозревали у некоторых вождей враждебные намерения относительно самой столицы Византийской империи. Царевна Анна Комнина так передает впечатление, произведенное крестоносным движением: «Разнеслась весть о нашествии бесчисленных франкских ополчений. Император испугался, ибо знал, каков был этот народ – неудержимый в порывах, неверный данному слову, изменчивый. Не без основания, предвидя важные затруднения, он принял свои меры, чтобы быть готовым встретить вождей крестоносного ополчения»[62].

Византийское правительство упрекают в том, что оно своим недоверием и интригами парализовало действия крестоносцев и одно должно нести ответственность в неуспешности всего предприятия. Вместо того, чтобы вместе с вождями Первого похода идти против турок-сельджуков, император Алексей, говорят, довел до крайних пределов подозрительность и думал извлечь личные выгоды из крестового похода. В дальнейшем изложении мы будем иметь возможность судить о взаимных отношениях византийского правительства и вождей крестового похода; теперь же заметим, что византийцы и крестоносцы иначе понимали весь ход отношений, из чего возникали крупные недоразумения и промахи со стороны тех и других. На первых порах Алексей остановился на мысли – пользуясь разобщением вождей и отсутствием между ними такого руководителя, который заправлял бы всем походом, не допустить, чтобы все отряды в одно и то же время собрались около Константинополя; наблюдать особо за каждым вождем, как скоро явится он в пределах Византии, и стараться по возможности скорее переправить его на азиатский берег. Знакомясь отдельно со свойствами и характером каждого предводителя, Алексей вступил с некоторыми из них в приязнь и завязал дружбу, вследствие чего должен был измениться и его взгляд на поход. Тогда открылась возможность поставить вопрос, чтобы все завоевания, которые могли бы сделать крестоносцы у турок, переходили к византийскому императору и чтобы вожди предварительно дали в этом присягу.

Первым, с кем познакомился Алексей, был Гуго, граф Вермандуа. Еще из Италии он отправил к императору два письма, извещая о своем решении принять крест и о том, что высадится на византийскую землю в Драче (Dyrrachium–Epidamnus). На основании этих писем в Константинополе были сделаны соответствующие распоряжения. Местные власти получили приказание сейчас же по прибытии Гуго дать об этом знать в столицу и стараться без всякой медлительности препроводить его далее. Несколько судов греческого флота крейсировало около берега и наблюдало, когда прибудет Гуго. На беду, Гуго не мог встретить торжественного приема: буря выбросила его корабль на берег, византийская береговая стража нашла его в жалком положении. Сообразно полученным приказаниям, Гуго препроводили в Константинополь, где император устроил ему почетную встречу. Это было вскоре за поражением турками первой крестоносной толпы под Никеей, приблизительно в декабре 1096 г. Император был к нему весьма любезен, оказывал ему почет и внимание и без особенной борьбы убедил его дать вассальную присягу. За Гуго следили и доносили императору обо всем, что он делал и с кем говорил; на Западе из этого распространилась молва, что Гуго находится в плену и что император вынудил его дать ленную присягу.

Готфрид, герцог Нижнелотарингский, был уже в византийских пределах, когда узнал, что сделалось с Гуго и как он дал византийскому царю присягу на верность. Он отправил из Филиппополя посольство в Константинополь, требуя, чтобы Гуго была дана свобода, затем начал опустошать область, по которой проходило его войско. За день до Рождества Готфрид был уже под самым Константинополем. Император Алексей просил его к себе для переговоров; но Готфрид боялся западни и не хотел войти в столицу. Однако же крестоносцам отведено было место для стоянки, так как Готфрид желал дождаться под Константинополем других вождей. Алексею не хотелось иметь в герцоге Нижнелотарингском врага себе, и потому он употреблял все меры предупредительности, чтобы вызвать его на личное свидание. Особенно, когда весной 1097 г. к столице стали подходить остальные вожди, для византийского правительства были совершенно основательные причины бояться их единодушного нападения на столицу. Обмениваясь посольствами с Готфридом, Алексей оцепил его лагерь печенежскими и славянскими наездниками с тем, чтобы совсем изолировать его от отношений с вновь прибывавшими вождями. Между этими последними особенные опасения возбуждал Боэмунд, князь Тарентский. Алексей хорошо знал этого вождя по предыдущим войнам с Робертом Гвискаром. Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так: «Боэмунд имел старую вражду с императором и таил в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой[63]; общим движением на Восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы и по преимуществу Боэмунд только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом же деле имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем»[64]. Можно догадываться, в каком тревожном состоянии было византийское правительство, когда Готфрид не подавал надежды на примирение, а Боэмунд приближался к Константинополю. Однако всю зиму Алексей честно выполнял свои обязательства, своевременно доставляя припасы и предупреждая столкновения. 3 апреля 1097 г. Алексей решился принудить силой герцога Готфрида уступить. Правда, соображения византийского императора были весьма негуманны, и византийцы первые начали делать нападения на отделявшихся от лагеря крестоносцев. Алексей думал, что герцог не решится на борьбу с ним, что запертый с одной стороны морем, а с другой – цепью византийского войска, он поймет всю невыгоду своего положения и согласится дать требуемую присягу. Но эти расчеты не оправдались: Готфрид поднял весь лагерь и прорвался через цепь византийских войск. К вечеру того же дня крестоносцы подступили к стенам города. Большой опасности лотарингцы внушать императору не могли, но ему и то уже было неприятно, что дело зашло так далеко, что расчеты его оказались ложны. К тому же было получено известие о приближении Боэмунда и его желании вступить с императором в переговоры. И было чего опасаться: узнай Боэмунд о раздоре между императором