Сделала сама себе большой расклад на картах Таро — они предсказали мне одиночество и пустоту, а также деньги и дорогу. Ну, как всегда!

Хиромантия меня больше порадовала — на обеих своих руках я отыскала линии, которые обещали мне, что я дважды выйду замуж и даже успею родить троих детей. (Не уверена, что хочу так много…) Ещё линии предсказали мне две успешные карьеры в разных областях — одну я уже, кажется, сделала, что касается второй — поживём, увидим.

А ещё линии предупредили меня, что я могу кого-нибудь убить, прославиться, и всё это до сорока пяти — пятидесяти лет — дольше прожить, мне похоже не светит… С одной стороны это не плохо — кому хочется прожить двадцать или тридцать лет старухой? Вот если бы в течении двадцати — тридцати лет можно было оставаться двадцати — двадцати пятилетней… Нет, всё-таки бог как-то не равномерно распределил время молодости и время старости! А с другой стороны, если я рожу детей после тридцати, значит, они ещё будут маленькими, когда мне придёт срок помирать — это плохо. Впрочем, если верить линиям на моей руке, судьба у меня всё же не самая плохая — могло быть и хуже…

Я съедаю ещё одну шоколадную конфету, глядя в окно. Ноябрьский снег растаял под солнцем, деревья стоят с голыми ветками, которые то тут, то там “украшает” мусор, выброшенный из окон теми, кто живёт сверху. Я думаю о том, что ненавижу своих соседей и отправляюсь в постель с надеждой, что хотя бы в ближайшие два — три часа им не придёт в голову, что-нибудь сверлить или забивать, или выяснять отношения.

Я снова засыпаю, и мне снится француз — красивый, смуглый, голубоглазый брюнет, в которого я была влюблена полтора года назад…

Мы познакомились в Доминиканской Республике, где я отдыхала, умирая от одиночества в окружении людей, приехавших со всех концов света со своими семьями. Только низкорослые, чернокожие доминиканцы — официанты и уборщики, кидали на меня пылкие, зазывные взгляды, от которых меня тошнило.

Мы были знакомы всего три дня, а забыть его я не могла почти год…

Ни одного мужчину ещё я не желала так сильно как его, но спать с ним почему-то не стала, испугалась чего-то… Чего?

Я только позволила ему обнять меня и поцеловать в щёку на прощание… Никогда ещё не целовали меня так нежно и крепко, никогда не смотрели на меня, такими влюблёнными глазами — грустными и счастливыми одновременно… В них было столько света! Хотя… Возможно, мне это всего лишь померещилось.

Мне снится, что он сидит на кровати, напротив меня, одетый.

— Почему ты мне так и не позвонил? — спрашиваю я.

— Но я бы не смог с тобой поговорить, ведь ты не понимаешь ни по-французски, ни по-английски…

— Я бы выучила и французский, и английский, чтобы говорить с тобой!

Но он только грустно улыбается в ответ, а рядом я замечаю другую кровать, на которой сидит женщина с длинными волосами и прислушивается к нашему разговору…

Я и в самом деле пыталась тогда учить английский — полтора месяца ходила на специальные курсы. На занятиях рядом со мной сидел десятилетний мальчик, которого звали почти так же как француза — Степан. Я зачитывалась путеводителями по Парижу, хотя уже бывала в этом городе. А потом решила забить на русских мужиков и начать знакомиться с иностранцами.

На этот раз пришлось заплатить — сто долларов, но зато мне переводили те письма, которые писала я, и которые писали мне. Увы, но большинство мужчин, написав два — три письма исчезало, потеряв интерес к переписке. Исключением оказался один немец из не большого городка — он прислал мне приглашение, и таким образом я впервые побывала в стране, в которой уже давным-давно могла бы жить…

Впервые же минуты я поняла, что этот мужчина не будет мне ни возлюбленным, ни любовником — пресловутая искра между нами не проскочила. Мы гуляли по чистенькому, симпатичному городку, заходили в старинные, католические храмы и отчаянно скучали. В ресторане, где в восемь вечера мы ужинали в полном одиночестве, у него началась нервная почасотка. Я смотрела на этого ещё молодого и симпатичного, но всё равно какого-то жалкого мужчину, и думала: ”О, господи, за что? Вот попадалово то!”

Вечером я пыталась напиться каким-то сладким коктейлем (как назло не брало!), а он сидел рядом и смотрел теннис по телевизору, не обращая на меня внимания. Ночь. У него в квартире почти незнакомая, привлекательная женщина, а ему по фигу! Эх, не стоило связываться с немцем — надо было выбрать какого-нибудь француза или итальянца! Я ожидала от этой поездки романтического приключения, а вместо этого вынуждена была сидеть в квартире с очередным мужчиной в депрессии, который мне рассказывал о том, как его бросила русская девушка, которую он без памяти любил и даже хотел жениться на ней, но не женился, потому что она отказалась подписать брачный договор.

Оказалось, что у него очень много подружек и все русские! Когда мы в очередной раз гуляли по Эссену, он болтал с одной из них по телефону в течение получаса, а когда он пожаловался ей (думая, что я не достаточно хорошо владею английским, чтобы понять, о чём он говорит), что я мало похожа на свои фотографии — толстая и с длинным носом, я вырвала у него из рук телефонный аппарат и зашвырнула его куда-то. Он заявил, что хочет, чтобы я на следующий же день вернулась домой, я ответила, что хочу того же. Но, на самом деле, мне не хотелось покидать Германию, так и не увидев её, поэтому я позвонила другому знакомому немцу…

На следующее утро, пожилой японец, счастливо улыбаясь, встречал меня на берлинском вокзале. Он снял мне номер в гостинице рядом со своим домом, и следующие две недели я провела, фотографируясь на фоне всевозможных достопримечательностей. Мне даже удалось уговорить его, оплатить мою поездку в Париж, в которой он меня не сопровождал. В течение трёх дней я гуляла по Парижу одна, а когда не гуляла, пыталась дозвониться до голубоглазого француза — безуспешно. Похоже, его не было в городе, поэтому, не солоно хлебавши, мне пришлось вернуться в Берлин к скупому старцу, живущему на Хагенплатц.

На кануне своего отъезда из Парижа, я зашла в кафе и встретила там постаревшую Мэрилин Монро — она села за столик прямо напротив меня. Старая женщина в песцовом полушубке. Крашенные волосы завиты в кудряшки, но корни отросших волос не тёмные, как это обычно бывает у крашенных блондинок, а седые. Маленький, точёный нос, полные губы, покрытые красной помадой, чуть детское, наивное выражение лица. Сходство с давно умершей актрисой было поразительным!

Она не проявляла любопытства к окружающим как это принято у старушек — была замкнута на себе и своей собачке. С ней была маленькая, декоративная собачка, которых женщины носят в сумочках как дополнительный аксессуар. Они ели одно пирожное на двоих, по очереди — одну ложечку трясущимися руками женщина подносила к своему рту, следующую собачке. Когда позднее я рассказала об этом Немцу, он спросил, удивившись:

— И не противно ей, было, есть с одной ложки с собакой?

— Возможно, этой женщине, когда-то доводилось целовать мужчин, которые были гораздо противнее любой собаки, с тех пор она не так брезглива как некоторые…

Немец рассмеялся, решив, что я как обычно пошутила.

А я глаз не могла отвести от той женщины — она произвела на меня такое же сильное впечатление как разрушенная церковь в Берлине возле вокзала… Красота, разрушенная временем и людьми, но не уничтоженная полностью…