(Берет Тэклу за руку.)
Да! Верил я, что всем тебе обязан, И я мечтал блаженство получить Из рук твоих отеческих, но ты Разрушил все. Ты можешь равнодушно Все счастье близких втаптывать во прах, — Жестокому ты служишь божеству! Как дикая, бездушная стихия, С которой заключить нельзя союза, Ты следуешь слепым порывам сердца. Беда тому, кто, соблазнясь твоим Гостеприимным видом, прислонил К тебе шалаш, где помышлял о счастье! В ночной тиши, стремительно, нежданно Вскипит огнем предательская бездна, И вырвавшийся бешеный поток, В неистовом порыве разрушенья, Сметает все живое на пути. Валленштейн
Да это сердце твоего отца! Он черного исполнен лицемерья, Правдиво ты его изобразил. О, как лукаво ад меня провел! Ко мне приставил под личиной друга Злокозненного духа гнусной лжи. Кто силы ада может побороть! Я василиска на груди пригрел, Вскормил его чистейшей кровью сердца И расточал ему дары любви; Я никогда его не опасался, Ему открыл я мыслей тайники, А мудрой осторожности затворы Отбросил прочь… Мой взор искал врага В просторах неба звездного, но только Не в сердцевине сердца моего, Куда его доверчиво впустил я… Когда б для Фердинанда был я тем, Чем для меня Октавио… не смог бы Я государю объявить войну. Он был не друг, а строгий повелитель, Он не вверялся верности моей! Война меж нами шла уже в ту пору, Когда он дал мне полководца жезл: В борьбе извечной хитрость с подозреньем. Где вера и доверье — там и мир. Кто отравил доверье, тот убьет Младенца-мир в утробе материнской! Макс
Я не хочу оправдывать отца, Увы, не в силах оправдать! Ряд злополучных развернулся дел, Сплелись одни с другими злодеянья, Подобно звеньям цепи грозных бед. Но как мы с ней, безвинные, попали В заклятый круг скорбей и преступлений? Кого мы с нею предали? За что Виной отцов двойною мы обвиты — Извивами двух разъяренных змей? И, любящих, зачем нас разлучила Отцов непримиримая вражда? (Обнимает Тэклу с глубокой скорбью.)
Валленштейн
(молча смотрит на него, затем подходит к нему)
Макс, оставайся!.. Макс, не уходи! Когда тебя подростком в пражский лагерь, Зимой, ко мне в палатку привели, Не свыкся ты еще с немецкой стужей, Но знамя из руки окостенелой, Как должно мужу, ты не выпускал; И я тебя тогда сердечно принял, Был нянькою твоей и не стеснялся Я материнских мелочных забот; И ты, у сердца моего согретый, Вновь радость жизни юной ощутил. Когда же я к тебе переменился? Обогатил я тысячи людей, Я награждал их землями, давал им Высокие чины… но лишь к тебе Сердечную привязанность питал. Они остались для меня чужими, А ты всегда мне сыном был родным. Не покидай меня! Я не поверю, Чтоб Макс меня оставить мог…
