даже успел немного заснуть и утром, поручив приставленным к клубу двум доходягам развесить плакаты, побежал в столярку.  

 В длинном, рублёном из лиственницы здании, с одного конца которого располагалась старенькая пилорама, уже вовсю суетились работники. Двое вчерашних зэков натужно грузили на тележки, поставленные на рельсы, объёмные брёвна.

 - Мишаня где? – спросил запыхавшийся Борис.

 - В своей загородке. – Ответил ближайший работяга и махнул в сторону отгороженного угла. - Инструктирует новичков.

 Рохлин двинулся в бригадирскую коморку, сколоченную из разного хлама с единственной целью, защититься от неотапливаемого помещения столярки. Маленький как раз закончил свои наставления:

 - Всё идите, работайте! – велел бывший вор. - Сегодня нужно срочно распилить целый вагон леса.

 Борис в дверях вежливо посторонился, и мимо его протиснулись хмурые заключенные,  с которыми вчера разговаривал Коршун. Они присоединились к зэкам, включившим визжащую пилораму, и начали подавать брёвна к мелькавшим вертикальным пилам, кроившие стволы деревьев на дюймовые доски.

 - Спасибо за помощь. – С порога поблагодарил Борис Мишаню и протянул сморщенное кольцо краковской колбасы. - Всё украденное вернули, только продуктовую посылку естественно съели… Вот всё что заначил!

 - Пустое! – смутился благодетель, но колбасу взял.

 Они поболтали о лагерных сплетнях, и Рохлин засобирался обратно в свою тихою каморку в лагерном клубе. Борис всегда чувствовал себя неуютно, когда находился на виду. Друзья по несчастью вышли в холодную столярку и в этот момент с другого конца здания вошли несколько человек.

 - А это кто припёрся? – удивился бригадир, вглядываясь в приближающуюся группу.

 - Коршун, а с ним Митя и Калуга, - обомлел Борис. - Принесла нелёгкая

 Пришельцы не обращали внимания на оставшихся у каморки наблюдателей, а уверенно подошли к потным пильщикам.

 - Здорово земляки. – Поздоровался Коршун. - Бог в помощь.

 - Здорово Митяй! – ответил Григорий. - Бог передал, чтобы ты помог…

 Коршунов невесело усмехнулся и сказал:

 - Не положено мне работать…- он обошёл рычащую пилораму по кругу, внимательно всматриваясь в молчащего Кошевого. - Я вишь зараз блатной, а нам работать в западло.

 - Ты же казак!

 - Был казак, да весь вышел! – отрезал Коршун. - На нас воров мужики пашут, вроде вас.

 На последних словах друга детства Михаил поднял на того светлые глаза.

 - Скурвился ты Митяй совсем. – Сказал он. - А впрочем, ты всегда таким был…

 - А ты на меня не лайся, – огрызнулся Коршун. - С тебя должок причитается за спаленный курень и деда.

 - Я свои долги с лихвой отдал! Не ты мою мать зарубил?

 - Отдал, да видать не все…

 Коршун кивнул головой спокойно стоящим Мите и Калуге. Дебелые подручные вдруг резко схватили под руки опешившего Кошевого и бросили на распиливаемое бревно. Они крепко прижали его тело, и седая голова Михаила оказалась в десятке сантиметрах от вгрызающихся в древесину зубьев. Григорий  крикнул и рванулся выручать свояка:

 - Что вы творите?  

 - Уйди Гришка, – предостерёг его Коршунов и встал на пути. - Не мешай… Хай Михаил расплатится за свои грехи!

 - Не тебе судить его. – Зло сказал Григорий и, оттолкнув Дмитрия, шагнул к корчившемуся в тщетных попытках вырваться Михаилу.

 - Как раз мне…

 Коршун схватил торчащий в массивной колоде плотницкий топор, служивший для обрубания сучьев, и прицельно ударил обухом старого знакомого в спину.  Григорий споткнулся, мешком упал сначала на колени, а потом на заплёванный пол. Налётчик ловко перепрыгнул через него и, оказавшись прямо перед распятым Михаилом, высоко поднял двумя руками острый топор.

 - Сдохни предатель! – выкрикнул он и резко опустил его на шею Кошевого. - Это тебе за всех убитых казаков.

 Блеснувшее лезвие перерубило позвоночник Кошевого, и его голова беспомощно повисла на остатках целых жил, мускулов и вен. Затуманенные глаза Михаила от боли вылезли из глазниц и укоризненно уставились на убийцу. Тугая струя крови из разорванной яремной вены ударила в стоящего справа Калугу и тот брезгливо отступил. Выгнутое дугой тело Кошевого, в последнем смертном движении свалилось со скользкого бревна.

 - Чего ты бросил его? – недовольно пробурчал Митя. - Предупреждать надо!

 - Да он дохлик, – поставил точный диагноз Калуга. - Пошли к Акиму.  

 Не обращая внимания на всё ещё держащего перед собой окровавленный топор Коршуна, уркаганы двинулись к выходу.

 - Что же ты натворил? – услышал Борис крик раздавшийся совсем рядом. - Зачем у меня мокруху разводишь?

 Застывший Рохлин удивлённо смотрел, как Мишаня Маленький побежал к мёртвому подчинённому. Он подскочил к Коршуну и, смотря ему прямо в глаза запальчиво выкрикнул:

 - Ты нелюдь… – Мишаня от гнева сжал небольшие кулаки. - Просто зверь, гад!

 - И ты туда же! – выдохнул перекошенным ртом Коршун и наотмашь ударил обвинителя послушным топором, как будто рубил дрова. - Получай!

 Лезвие метко вошло между левой ключицей и шеей Мишани.  Он вскрикнул, дёрнулся сухим туловищем. Этим движением зэк вырвал топорища из рук убийцы, затем сделал несколько шагов с торчащим топором и рухнул замертво. Ошалевший Коршун сплюнул на тело Кошевого и быстро вышел из столярки впереди удивлённых подручных Акима.

 - Ничего себе разворот! – растерянно протянул Калуга. - Мишаню то за что?

 Ему никто не ответил. Григорий стонал, валяясь на полу. Двое испуганных работяг жались к стенам. Рохлин талантливо делал вид, что его вообще нет на свете.

 - Вот попал, – хаотично думал он. - Нужно выбираться. Пока начальство не прибыло. Загребут в карцер всех подряд!

 Он благополучно выскользнул вслед за ушедшими урками. Разбирательства руководства лагеря были недолгими. Григорию повезло, и его не наказали, а даже сгоряча назначили начальником столярного цеха. Благодаря этому скоропалительному решению он, шутя, пережил суровую колымскую зиму. Коршуна через неделю нашли мёртвым, он не  проснулся после долгой ночи. Ему кто-то во сне тихо, одним ударом, вогнал в ухо десятисантиметровый гвоздь. Мишаню в лагере любили и уважали…