- А что такое?

 - Сердце колет, может, чувствует что…

 - Типун тебе на язык Тимофеевич. - Испугался суеверный Павел. - Ерунду говоришь! В нашу смену ничего не случается.

 - Дай то Бог!

 - Беду накликаешь!

 - Да я не о том… - начал отнекиваться Точилин. - Понимаешь, устал я, ведь года уже не те. Думаю, пора завязывать с шахтой, буду внуков растить. Огород есть, авось с голода не помрём…

 - Рано ещё! Куда мы без тебя Тимофеич?

 - Справитесь! - буркнул Точилин и, кряхтя, стал залезать в подземное транспортное средство, по шахтной терминологии «козу». - Чай не один такой в забое…

 Шумная «коза», приспособленная для перевозки людей вагонетка, представляла собой ржавый металлический короб на колесах. С узкими прорезями в бортах для прохода горняков и электровозом во главе. Забравшись внутрь, рабочие плотно, как килька в банке, уселись на железных скамьях.

 - Поехали! - Пошевелиться в такой тесноте сложно, к примеру, вынуть из кармана сигареты или карты, практически нереально.

 Однако всё равно курили, травили анекдоты, играли в картишки. Любимая игра рабочих в часовой поездке «козёл». По простоте она уступала только детской игре 'пьяница'. В подкидного «дурака» не играли, слишком сложная игра.

 - Там думать надо.

 «Козлятники» создавали устойчивые пары и рубились между собой всё время. Проигравшим тут же рисовали мелом кресты на робах. Многие приезжали к лаве полными Георгиевскими кавалерами, причём неоднократными.

 - Наконец–то пожаловали! – шутливыми восклицаниями встретили их горняки предыдущей смены. - Явились, не запылились…

 Счастливчики, выезжающие из надоевшего забоя, поспешили занять места в грохочущем подземном трамвае. Бригада Точилина в плотной темноте молча потопала на свой горизонт. Коногонки горевшие на касках выхватывали узконаправленными лучами набранные затяжками стены, провисающие почти до земли силовые кабели и вездесущих крыс.

 - Не к добру их столько развелось!

 Вечные спутники человека деловито сновали под ногами, возбуждённые запахом шахтёрских тормозков.

 - Слава Богу, прибыли на место! – Точилин, кряхтя, присел на кучу досок и скомандовал. - Полчаса на перекус и перекур, потом за работу.

 Горняки присели, кто, где смог и начали есть. Впереди маячила шестичасовая рабочая смена, силы понадобятся, а оставлять еду не имело смысла. Крысы добирались до неё в любых местах.

 - Прятать бесполезно. - Хитрые твари так ловко воровали пропитание, что даже газеты, в которые были обычно завёрнуты сытные тормозки, оставались целыми…

 После неторопливого приёма пищи Точилин расставил членов бригады по рабочим местам, а сам с Пашкой и тремя неопытными ребятами, отправился на дальний участок, укреплять просевшую кровлю. Тревожное предчувствие постепенно отпустило его.

 - На этот раз пронесло! - подумал он, направляясь в конце смены на встречу к желанной «козе'.

 Однако сделав всего несколько шагов в таком расслабленном состоянии, Точилин внезапно резко остановился и с ужасом прошептал:

 - Дым! – он побледнел так, что даже под толстым слоем угольной пыли стала видна белая – белая кожа. - В шахте пожар…

 Его негромкие слова, сказанные треснувшим голосом, прозвучали словно приговор. Любой горняк, даже самый неопытный знает, огонь в глубине земли в любом случае смертелен…

  Как и ожидал Григорий, на бригадных посиделках за «бутыльком» ему не понравилось. Уставшие после смены мужики быстро накидались самогоном, закуски почти не было, и начали вести пьяный трёп на три вечные темы.

 - О работе, войне и женщинах…

 Выпив положенное, он для вида участвовал в незатухающей беседе и при первом удобном случае тихо слинял. Домой шёл быстро, всё же задержался на пару часов. Уже на подходе к Пастуховке Григорий сильно удивился.

 - Странно, куда все подевались? – подумал он. - На улицах никого нет, будто зараз не день, а ночь.

 Впервые никто не вышел встретить его. Обычно Тоня издали, дом стоял на краю села, замечала мужнину коренастую фигуру и радостно выбегала на встречу. Григорий раздосадовано пнул ногой входную дверь и ввалился в горницу. За пустым столом, прижав к себе ребятишек, сидела заплаканная жена. Антонина подняла на него голубые, ставшие вдруг серыми глаза и с укором спросила:

 - Гриша, где ты был?

 - Пахал, как проклятый.

 - Почему так задержался? – обычно она не требовала у мужа подобных отчётов. - Я вся извелась!

 - Пришлось выставиться мужикам. – Как бы извиняясь, произнёс Григорий. - Новая работа, бригада другая, сама понимаешь?

 - Так ты пил? – почему-то шёпотом спросила Тоня. - Вы что-то отмечали?

 - Пил! – начал заводиться Григорий. - Да что случилось, в конце концов? На улице никого, ты сидишь как пришибленная?

 Антонина уронила руки на домотканую скатерть, застилавшую самодельный стол и обречённо опустила на них голову. Трёхлетняя Сашенька испуганно жалась к матери и в её тёмных, отцовских глазёнках стыли невинные слёзы.

 - Тонечка! – мягко, как никогда раньше, супруг обратился к замершей жене. - Скажи, что случилось?

 - Отец… - сквозь слёзы вымолвила та. - Пожар на шахте…Отец не выехал на поверхность после смены…

 - Храни Господи!

 Восемь дней несколько шахтёрских посёлков жили в тягостном ожидании. Бушевавший глубоко под землёй пожар не давал спасателям спуститься вниз. Несколько десятков семей день и ночь молились за спасение своих кормильцев.

 - Как же мы будем жить без него? - Однако день ото дня надежда таяла, словно мартовский снег под проснувшимся солнцем.

 Только на девятый день удалось погасить огонь в выработках, и первые партии спасателей вошли на выгоревшие горизонты. Пятьдесят три обугленных труппа подняли они на гора.

 - На кого ты нас покинул? - Плач и стон стоял над шахтой.

 Даже те, кто не опознал своих родственников по несгораемым шахтёрским жетонам, оплакивали без вести пропавших. Надежды на спасение почти не осталось. Антонина вместе с матерью целыми днями стояли на многолюдном шахтном дворе, ловили любые новости. Внезапно над не редеющей толпой разнёсся крик:

 - Идут!

 - Нашли! – голос молодого спасателя, только что показавшегося из подъёмника срывался от волнения и гордости. - Двенадцать человек живых!

 - Слава Богу! – зазвучало со всех сторон.

 - Фамилии, фамилии скажи!

 - Двенадцать человек. – Спасатель сам не мог поверить подобному чуду. - Тринадцатый умер при подъёме, сердце не выдержало.

 Мать Антонины при этих словах пошатнулась, и схватилась за горло, давя рвущийся наружу крик.