Никита, уже не улыбаясь, строго посмотрел на Григория, ожидая ответа. Тот смутился и сказал:
- Проливали…
- Где служил?
- Служил командиром эскадрона в Первой конной армии товарища Будённого. - Он не знал, что известно Хрущёву о его прошлом. - Бился с белополяками, неоднократно ранен…
- Вот видишь! – Никита опять заулыбался. - Служили одному делу… Да ты садись, чего стоишь?
Мать Никиты, которую он представил, как Ксению Ивановну подала гостю чистую тарелку и вилку. Во главе стола торжественно восседал отец семейства, с которым Григорий познакомился в прошлый раз. Он немедленно налил в тёмные гранёные стаканы мутного самогона.
- Давай выпьем по случаю праздника! – Никита кивнул головой в сторону тихо сидящего, светловолосого мальчика. - Сынишке, Лёньке, шесть лет исполнилось.
- Моему семь...
Выпили дружно и также рьяно закусили. Разговор, потревоженный нежданным приходом гостя, вновь вернулся в первоначальную колею. Мать и порядком захмелевший отец Никиты громко обсуждали что-то с его сестрой Ириной. Григорий, пересев поближе к младшему Хрущёву, вёл с ним сытую беседу:
- Недавно со службы?
- Вернулся прошлой осенью в Юзовку, со службы в политотделе Девятой армии и поступил комиссаром на Рутченковский рудник. Работал заместителем управляющего, да… - Никита разгорячённый спиртным, расстегнул ворот поношенной украинской вышиванки. - Но, понимаешь, не моё… Знаний не хватает. Я ведь что кончал? Два класса и три коридора… А тут производство, шутишь!
- А когда нам с тобой было учиться? – горячо поддержал его Шелехов. - С детства работали, как проклятые, потом война.
- Вот-вот! – обрадовался поддержке Никита. - Я, правда, на империалистическую не попал, как шахтёр имел бронь, но с восемнадцатого как вступил в партию, всё время на фронтах гражданской. Поэтому и говорю, учиться надо!
На кончиках его оттопыренных ушей заблестел пот. Он наполнил стоящие перед ними стаканы и махнул из своего, не закусывая.
- Трошки поздно учиться, староват я. - Не согласился гость.
- Учиться никогда не поздно! – Набычился неуступчивый Никита. - Сколько тебе?
- Двадцать восемь.
- А мне двадцать девять, ровесники почти. – Он задумчиво помолчал, а потом убеждённо закончил. - Я вот поступил на рабфак Донтехникума и тебе советую. Знания нам нужны, чтобы строить новую страну. Такая жизнь настанет, только держись... Мы ещё таких дел наворотим, вот увидишь!
- Ох, куда хватил! – Григорий понемногу пьянел и, теряя природную осторожность, зло выкрикнул. - На чёрта мне сдалась твоя новая страна… Я спокойно жить хочу, понимаешь! Чтоб меня никто не чапал и я никого не буду... Понимаешь?
Шелехов тряхнул коротко остриженной, по городской моде, упрямой головой и отрезал:
- Не согласен.
- От чего же?
- Я таких делов наворотил, вовек не расхлебаешь! – на его припорошенных ранней сединой висках заблестел пот горячего спора. - Работать буду, к тому же теперича семья у меня…
- Ладно, ладно, разошёлся! – пошёл на попятную Никита. - Тише ты… Горячий какой! Как знаешь, не пожалей потом…
- Не пожалею. – Примирительно произнёс Григорий. - Жизнь она всё по своим местам расставляет…
Молча выпили и закусили остатками немудрёной еды. Дети Никиты, именинник Леонид и бойкая Юлька, на год старше брата, отправились спать. Ксения Ивановна услышав краем уха о недавней женитьбе гостя, начала привычно пилить сына:
- Непутёвый ты!
- С каких делов?
- Когда ты уже приведёшь в дом хозяйку? – она горестно всплеснула артритными руками. - Три года как померла Фрося…
- Моя первая жена Евфросиния Писарева. – Пояснил Никита гостю. - Умерла от тифа в двадцатом.
- Дети сиротами растут! – причитала пожилая мать. - Всё воюешь глупые, никак не навоюетесь…
Она бы ещё долго причитала, но находчивая сестра в шутку предложила познакомить брата со своей новой знакомой Ниной Кухарчук. Никита с радостью и готовностью согласился. Сергей Никанорович вытащил из комода потёртую гармошку и в скудно обставленной комнате Хрущёвых зазвучали звуки заразительного гопака.
- Жги! – выкрикивал он, и хмельной Никита шёл вприсядку, дробно стуча сапогами по неровным половицам пола. - Гори оно синим пламенем…
- Ох, ох, ох!
Расходившаяся гулянка закончилась далеко за полночь. Григория сердобольные хозяева оставили ночевать. Он долго не мог заснуть, мешал синхронный храп спавших рядом старших мужчин рода Хрущёвых. Из кособокого окна горницы, с плохо подогнанной рамой сильно дуло. Григорий поплотнее запахнулся в своё новое, подаренное тестем драповое пальто.
- Чёрт его знает. – Думал о разговоре с Никитой, постепенно засыпая.- Может он и прав, только куда мне учиться… Смешно, ей Богу!
Глава 6
Вторым коногоном в пару к Шелехову иногда ставили Николая Симагина. Тот работал на красном, пожилом мерине по кличке Орлик. На нём начинал Григорий учиться непростому мастерству коногона.
- Умный и справный конь!
Теперь же у него в подчинении состояла пегая, умная кобылка Гулька. В конюшне Гулькино место располагалось рядом со стойлом задумчивого мерина. Овес и воду употребляли из одного корыта. Не однажды подмечал удивлённый казак, что пока Орлик не насытится, подруга есть не станет.
- Жалеет она его, что ли? – дивился Григорий глядя на них. - Не иначе лошадиная дружба!
Неоднократно замечал он, как слезились глаза Гульки, когда та смотрела на мучения мерина. Потому что не похож был её хозяин с Николаем, по-разному относились к лошадям.
- Как можно так обращаться с конём? - вздыхал казак, глядя на мучения Орлика.
Войдёт обычно Шелехов в подземную конюшню и сразу даст кобылке корочку хлеба, а то и сахару. Работали они согласно, душа в душу. Умница редкая была Гулька, будто человек. Все команды разумела, все места помнила, где тише, а где быстрее поддать надо. С места трогалась плавно, без дерготни. Когда на обед перерыв приспеет, станет и стоит, не работает. Хоть время по ней проверяй…
- Ах, ты моя, умница! - скажет тогда коногон. - И правда, отдохнуть надо бы...
Николай, хоть молодой, здоровенный, но рыжий и злой, как все рудничные собаки вместе взятые. Другое дело у него с Орликом, маята одна. Работают они трудно и нервно. Сплошные крики и ругань. Кипятится всегда Симагин, злобствует попусту. Уж мерина того колотит, что лучше не видать такого.
- У, зараза! - бедная животина, никак не примерится к нраву бестолкового человека, и что ни ходка, то вновь крик, побои...
Потомственный всадник любил свою работницу, привязался к ней. Каждое утро она нетерпеливо его ждала, ногами переступает от нетерпения. Чует, что есть у него для любимицы припрятанный гостинец. Григорий в тот день как обычно утром опустился в шахту на очередную смену и в первую очередь к
