Потом он предложил:

— Хотите поехать на сдаточный пункт посмотреть, как принимают раковины?

— С удовольствием.

Джип Раджендрана стоял у ворот гавани. Мы проехали по главной улице. За нею потянулись низенькие домишки и хижины. Это был рыбацкий поселок. Здесь жили индусы и несколько десятков семей парава. Поселок вплотную примыкал к сдаточному пункту. Пункт был обнесен каменной стеной. Во дворе под навесом уже сидели ныряльщики. Перед ними стояли плетеные корзины с раковинами. Вдоль стены тянулись приземистые здания, напоминающие амбары. Около одного из них крутился Педро.

— Как улов, Педро? — окликнула я его.

— Неважно, мэм. Не больше пятидесяти раковин на каждого. Да и те не все можно сдать.

Мы вошли в здание. В глубине его за столом с зажженной настольной лампой сидел приемщик. Перед ним стояла деревянная мера для раковин с отверстием в 2,5 инча в диаметре. Около приемщика толпились саммати. Приемщик брал раковины и вставлял в отверстие. Если раковина не проходила сквозь него, значит она годилась по размеру. После этого приемщик начинал придирчиво изучать раковину. За раковину, источенную червями, он выдавал три пайсы, за раковину без дефекта — сорок семь пайс. Раковины меньшего размера складывают в корзины. Завтра их снова пустят в море. Они должны расти. Отобранные раковины кладут в большую цементированную ванну, занимающую всю центральную часть амбара.

Уже темно, но во дворе сдаточного пункта все еще сидят люди, проведшие в море десять часов. А цепкие руки приемщика все ощупывают буровато-серую поверхность священного чанка…

Рядом с гаванью, чуть в стороне от набережной, есть улица Джордж Роуд. Она совсем непохожа на улицу Святого Георгия. За прочными каменными заборами стоят двухэтажные особняки. Пышные кроны тропических деревьев глядят из-за оград. Шпиль католической церкви господствует над улицей. Большинство прихожан этой церкви хорошо одетые люди. Они подъезжают к ней на своих машинах. И на улице Святого Георгия и на Джордж Роуд живут парава. Но парава разные. Если обитатели улицы Святого Георгия выходят в океан на узких каное нырять за жемчугом и чанком, ловить рыбу, доставать со дна куски кораллов, с раннего утра заняты в гавани на погрузочных работах, ведут шхуны на внешний рейд, плавают матросами на парусниках в Коломбо, Бомбей и Каликат, то жители Джордж Роуд предпочитают сидеть в своих конторах, подписывать банковские чеки, подсчитывать деньги и запирать их в массивные стальные сейфы, изготовленные английской фирмой «Годрей». Им принадлежат грузовые шхуны, парусники, товарные склады у гавани, ростовщические конторы, двухэтажные особняки, сложенные из коралловых глыб. Они скупают рыбу, священный чанк, жемчуг и арендуют соляные поля за городом. Парава с улицы Святого Георгия называются тружениками моря. Парава с Джордж Роуд — «те, кто ест за столом». По- тамильски — месайкарар. За столами особняков Джордж Роуд едят жирную баранину и первосортный рис. В тех, «кто ест за столом», течет кровь королей и старейшин парава.

Потомки правителей парава превратились в предприимчивых бизнесменов. Они умнее, чем их предки. Правда, прародители немало оставили им, теперешним дельцам. Первые грузовые шхуны и парусники были куплены на их деньги и жемчуг. Но потомки достигли большего. Труженики моря никогда так не работали на короля и старейшин, как работают они сейчас на судовладельцев и купцов с Джордж Роуд.

В прошлое ушли времена короля и старейшин, но древние традиции живут. Труженики моря обитают в северной части Тутикорина, а те, «кто ест за столом», — в южной.

Аристократия парава свято соблюдает свою родовую чистоту. Браки между представителями двух групп не допускаются. «Владеющий богатством и властью да владеет им вечно, — говорят месайкарар, — рожденные трудиться в море, пусть останутся ими». Но жизнь имеет свои законы, и в последние годы несколько стерлась граница между поселениями месайкарар и тружеников моря.

Мне очень хотелось познакомиться с теми, «кто ест за столом».

— У меня есть друг, — сказал мне инспектор Баскар. — Он принадлежит к этим людям. Несколько лет назад его выбрали в муниципалитет. Сейчас он заместитель председателя муниципального совета. Если хотите, мы зайдем к нему.

Двухэтажный особняк Джулиана Вилавараяра находился в конце Джордж Роуд. По широкой лестнице мы поднялись на второй этаж. Слуга провел нас через анфиладу просторных комнат в кабинет хозяина. Высокие резные спинки темных кресел придают кабинету сходство с лондонской конторой. На этажерке у стола книги: «Рабочее законодательство», «Бизнес в XX веке», справочники пароходных компаний, переплетенные отчеты муниципалитета. Джулиан Вилавараяр сидит за большим письменным столом. Мадонна с младенцем смотрит с деревянных резных часов. На стенах портреты предков.

Джулиану не более тридцати лет. Его английское произношение безупречно.

— Я слышал уже о вас, — сказал он мне, пожимая руку, — наш город небольшой, а иностранцы не столь частые гости у нас. Особенно из такой страны, как ваша. Очень много дел, — вздохнул Джулиан, — и в муниципалитете, и в офисе, и в гавани. Вертишься как белка в колесе. Тебе, Баскар, небось так не приходилось.

— К сожалению, нет, — серьезно ответил Баскар.

— Он еще и сожалеет! Вы слышали? — Вилавараяр всем корпусом поворачивается в мою сторону. — Служит и не знает горя. А я?

— Что же вам приходится делать?

— О, у бизнесмена всегда много дел. Одни грузовые шхуны чего стоят. Вот послушайте. У меня было четыре шхуны. Одна даже в Коломбо ходила, но я ее продал. Теперь две разгружают корабли на внешнем рейде, а одна возит товары между Каликатом и Бомбеем. Вы думаете легко с ними управляться? Теперь все умные стали. Пока с матросами уладишь дела, семь потов сойдет. Это раз. Потом соль. Ты же знаешь, Баскар, я связался с этой проклятой солью. Тоже дел выше головы. Ну, всего не перечислишь. Я же сказал: кручусь как белка в колесе.

— Ну, а доходы?

— Доходы? Есть, конечно. Вилавараяры свое не упустят. — Он самодовольно смеется. — С трех шхун у меня месячного дохода полторы-две тысячи рупий, с соляных полей — пятнадцать тысяч, а то и больше в год. Потом еще разные операции приносят прибыль.

Об «операциях» Джулиан не распространяется. Позже я узнала, что он занимается и ростовщичеством.

— Жить можно. Но сколько труда, сколько труда! — патетически восклицает он и воздевает пухлые холеные руки.

— А сколько человек у вас занято на шхунах?

Джулиан роняет руки на стол.

— Тридцать-тридцать два человека. Упрямы и несговорчивы как ослы. Видите ли, я им мало плачу. Подумать только! А что я могу? Мы получаем деньги за весь объем разгрузочно-погрузочных работ. Половина всех денег моя. — Рука Вилавараяра сжимается в кулак. — Моя, потому что шхуны мои. Из остальных две части принадлежат капитану и одна часть команде. А команда — десять человек на каждой шхуне. Вот и получается по семидесяти рупий в месяц на брата. А если повезет, то и по сто.

Я вспоминаю черные паруса грузовых шхун. Они уходят на внешний рейд еще до рассвета. Возвращаются после захода солнца. Двенадцать часов каторжного труда и только семьдесят рупий…

Меня раздражают холеные руки Вилавараяра, его нагловатый взгляд.

— Скажите, вы, кажется, тот, «кто ест за столом»?

Джулиан брезгливо морщится.

— Где вы услышали это выражение? Это же жаргон парава. Язык ныряльщиков и матросов.

— Язык, не лишенный выразительности и точности.

— Вы так думаете? Мои предки, действительно, принадлежали к правящему роду. Парава ведь