верх.
Это было как с Августом, но все же иначе. Август был то одним, то другим человеком, между ними не было связи, тот Август, который стоял у стены и тянулся к твоим пальцам, не владел собой.
С Катариной все было иначе. Два человека в ней были связаны, они находились в ней одновременно, но одного из них, того, который сейчас взял в ней верх, я никогда не смогу понять.
Я бы мог сидеть с ней рядом до скончания века. Так было и так будет всю мою оставшуюся жизнь. Если бы ребенок, Август, тоже был с нами, я бы мог вечно сидеть там с женщиной.
Я никогда не хотел ничего другого, и потом мне тоже никогда не хотелось другого. Только чтобы мне дали жить и спокойно сидеть рядом с женщиной и ребенком – этого было бы достаточно.
Теперь я понял, что для Катарины все было по-другому. И что она, а может быть, и каждый человек – словно анфилада белых комнат. Через некоторые из них можно пройти вместе, но их бесконечно много, и ни с одним человеком на свете нельзя пройти через них до конца.
Я бы никогда не смог увести ее с собой. Даже если бы мы могли взять с собой Августа. Другая часть ее, кто-то другой внутри нее,- хотел большего. Он хотел узнать ответ.
Она задавала вопросы в лаборатории о том, что такое время, о том, по какому плану устроено все в школе, и на этот вопрос еще не прозвучал ответ.
Это нелегко понять. Что человеку может быть так важно задать вопрос и получить ответ, что это оказывается важнее всего на свете. Может быть, даже важнее любви.
Понять это невозможно. Приходится смириться с этим и сказать: «Так уж оно устроено. Им обязательно надо знать. И во что бы то ни стало».
Она снова задала вопрос:
– Что было бы известно о времени, если бы не было часов?
Наверное, его все равно бы чувствовали, сказал я, а теперь нам пора идти, уже почти совсем темно, за окном я увидел Кластерсена, он, должно быть, обнаружил, что меня нигде нет, и решил пробежать еще один крут.
Я подумал о ее дыхании в телефонной трубке и вообще о дыхании.
– Человек дышит,- сказал я,- и сердце бьется, это как часы. Солнце и луна всходят и заходят.
– Есть ритм,- сказала она,- есть какой-то порядок, отсутствие беспорядка. Но нет абсолютной регулярности.
На это мне нечего было ответить. Кластерсен исчез в темноте.
– Расскажи снова про те бумаги,- сказала она.- Про начальника отдела образования.
Она встала вплотную ко мне, я медленно все повторил. Я более не мог смотреть ей в глаза. Она взяла меня за руку.
– Я принесла тебе часы,- сказала она. Она надела их мне на руку. Где она взяла их?
– Теперь послушай,- сказала она. И тут она мне кое-что объяснила.
9
В начале января тысяча девятьсот девяносто третьего года я разъезжал на велосипеде по Копенгагену в поисках определенных часов.
К тому времени я уже работал над этой книгой больше года, при этом постоянно откладывая одну задачу – опять, по прошествии двадцати лет, оказаться в школе.
Было холодно и очень темно, дело было днем, но было сумрачно, словно ночью.
Сначала я отправился куда глаза глядят, первой стала школа на улице Эстер Фаримасгаде,- возможно, потому, что с горки в парке, окружавшем школу Биля, в любую погоду был виден шпиль находящейся с ней по соседству церкви.
Канцелярия школы находилась на высоком первом этаже. Я долго стоял перед секретарями, собираясь с силами.
– Нельзя ли мне посмотреть ваши часы со звонком? – спросит я.- Я пишу книгу.
Часы в корпусе из плексигласа, с красными электронными цифрами, висели очень высоко; мне сказали, что они были установлены еще до того, как секретари пришли работать в эту школу, никто не помнит, когда именно, ходят они безупречно, изредка приходит человек, который проверяет их.
Пока я разговаривал с ними, мимо прошел один учитель, который пять лет назад работал в школе Фредерикссундсвай, по его мнению, там сохранились старинные часы.
И я поехал туда. У них была такая же коробка из плексигласа с цифрами. Но они дали мне номер телефона инженера, который выполнял различные поручения в школе.
Мне удалось связаться с ним несколько дней спустя, он работал в Градостроительном управлении и отвечал за измерение времени в большинстве школ Копенгагенского муниципалитета. Он рассказал мне, что в течение последних двадцати лет частной компании, акционерному обществу «Датский контроль времени», поручали заменять старые часы на современные, кварцевые. Которые работают очень точно и почти не требуют наладки. Которые по большому счету ходят сами по себе. Без всякого вмешательства человека.
Однако он знал, где по-прежнему находятся два старинных часовых механизма. В школе Хели Коре и в школе на улице Принцессы Шарлотты до сих пор работают старые часы со звонком. Те, которые использовались в 60-х и в 70-х. Только время их состарило.
Я поехал в школу Хели Коре – и оказался очень близок к тому, что искал. Часы висели в канцелярии. Корпус у них был тот, что надо, однако торчало слишком много проводов. Мне объяснили, что несколько лет назад механизм заменили на электронный.
В школе на улице Принцессы Шарлотты я их нашел.
Заместитель директора провел меня к ним. Я чувствовал себя очень маленьким, мне казалось, что он на целое поколение старше меня. Потом я понял, что мы с ним примерно одного возраста.
Часы висели высоко на стене. Он придерживал стремянку, на которой я стоял.
Это были именно те часы, которые были мне нужны. Часы, которые я когда-то видел и которые когда-то трогал, один раз, короткое мгновение, однажды утром двадцать два года назад. Заводимые вручную часы с маятником «Бюрк».
Я открыл стекло и заглянул внутрь механизма. Мне хотелось кое-что записать, но оказалось, что в этом не было нужды. Все было именно так, как я запомнил.
Заместитель директора, инженер, секретарши в канцелярии, учитель, который когда-то работал в школе Фредерикссундсвай,- все они забыли обо мне вскоре после нашей встречи. Но пока они разговаривали со мной, они были уверены, что говорят со взрослым человеком.
Это было не так. Они разговаривали с ребенком.
Оказавшись перед ними, я словно лишился кожи, мне нечем было прикрыться. Я чувствовал каждое изменение тона и направление их взгляда, я ощущал их торопливость, вежливость, рассеянность и непонимание. Они забыли обо мне через пять минут после того, как я ушел,- я запомнил их на всю жизнь.
Переступив порог школы, я сразу же превратился в того ребенка, которым был двадцать два года назад, и именно в этом обличии я и встречался со взрослыми.
Они были защищены. Время обернуло вокруг них оболочку. Они шутили и торопились, а наша встреча не оставила в их памяти никакого следа.
Так было тогда, когда я учился в школе Билл, так обстоит дело и сейчас, так будет всегда. Вокруг взрослых обернулось время, со своей торопливостью, своим отвращением, своими амбициями, своей горечью и своими далеко идущими целями. Они уже больше нас не видят, а то, что они увидят, они через пять минут забывают.
