- Так мы не курляндцы, чтобы всякий раз хозяев менять, - усмехнулся Ринат. - А то, что я здесь - то наше общее, народное желание - помочь в меру сил царю единоверному. И тут, и на заводах уральских...

    - Ха, то верно! - воскликнул Шереметев, хлопнув ладонями о колени. - Ныне уж слыхал от калужанина тово, полковника Коробовского, что людишки на Урал деревнями бегут - будто при заводах и житьё сытнее, и мошна ширше.

    - Он говорил, будто к Калуге мор пришёл, чего же не бежать?

    - И то верно, - важно кивнул Матвей. - Ох, лихомань проклятая, много народишка помрёт... На то и воля Божья.

    - Не Божья тут воля, а дьявола! - нахмурившись, заговорил Ринат. - Ещё же при Иване Великом люди знали, как с мором бороться! Нужно болеющих сразу отделять от здоровых, запретить людям выезжать из чумных мест в иные стороны. Надобно также сжигать одежды больных, потому как блохи, что в ней живут, переносят мор да, особо, изводить крыс ...

    - Ну, так уж и изведёшь их, как же! - махнул рукой воевода.

    - Кошаков нужно заводить да объедки не раскидывать, кухни в чистоте держать, - поясняющим тоном говорил Саляев. - Скотобойни особо...

    Ангарец вдруг замолчал, уставившись в землю. Воевода тоже задумался, прикрыв глаза и поглаживая бороду. У переправ уже раскладывали костры, чтобы они горели всю ночь, освещая подходы к реке. Прожекторы до поры зажигать не стали, приготовив их для момента столкновения с неприятелем. Над лагерем разносились ароматы варёного мяса, каши и масла. Солдаты перекрикивались друг с другом, шутили - ужин был почти готов и все находились в предвкушении скорого отдыха после сытной трапезы. Кроме тех, кто был назначен в караулы, разумеется. Шереметеву первому поднесли на серебряной тарели порцию солдатской еды, после чего и у котлов началась карусель едоков. Каждый из них, зачерпнув немалой ложкой обжигающе горячей каши, отходил в сторону и снова становился в очередь к котлу.

    - Глянь, - ложкой указал Матвей Васильевич. - А твои-то свою плошку наполняют и отходят.

    - Не круговерть же у котла устраивать, - пожал плечами Ринат.

    Воевода, жуя кусок мяса, ответил нечто невразумительное, покивав. Ангарец усмехнулся, отвернувшись от занятого едой собеседника. Взгляд его зацепился на какое-то движение на той стороне у моста. Будто бы началось...

    - Что такое, ляхи? - Шереметев поднялся, отставив тарель, вытер масляные губы рукавом кафтана.

    - Да! - увидав сигнал, ответил Саляев. - Прикажи трубить тревогу, Матвей Василич!

    Совсем скоро дюжина молодцов, перекинув через плечо кожаные ремни, на которых они носили барабаны, принялись лупить в них, что есть мочи. Протяжно затрубили и трубачи, заставляя Рината морщиться от противного их звучания. Его полк и морпехи Бекасова быстро заняли окопы по берегу и весь периметр обороны, калужцы тоже не сплоховали - Коробовский оказался неплохим начальником. Прошло около часа, когда на дороге показался конный отряд разведки, застучали копыта коней по мосту, и вскоре Саляев принял доклад старшего, позже продублировав его воеводе Шереметеву. По словам старшего разъезда, конный отряд поляков насчитывал до двух тысяч человек, но он был связан большим обозом и каретами. Действительно, разведчики видели и королевские штандарты и гербы, коими были украшены кареты.

    - Видимо, в Белостоке планируют ночёвку устроить... - проговорил Ринат подошедшему Бекасову.

    - На кой чёрт им кареты? - задумался Сергей, то и дело поглядывая на дорогу.

    - Может, шишка какая знатная? - ответил Саляев. - Говорят, каждый второй тут знатный да гонористый шляхтич. Хотя...

    - Идут! Вона! - заволновались воины оттого, что на дороге показались первые всадники.

    Явно не ожидавшие увидеть тут укрепившихся москвитян, поляки остановили коней. Перед ними лежала единственная в округе наезженная дорога, ведущая к Гродне. Кто-то из верховых ускакал обратно. Наконец, вперёд, к мосту выехали несколько всадников с королевскими стягами и направились к позициям своего врага. Ехали медленно, с достоинством.

    - Посольство то ляшское, в Полоцк небось идёт, - только и произнёс Шереметев, сплюнув в сторону поляков.

    Воевода направился к шатру - одеваться для переговоров. Прошло совсем немного времени и Матвей Васильевич, одетый в роскошные одежды и панцирь, появился верхом на вороном коне у моста, сопровождаемый офицерами и знаменосцами.

    Вперёд выехал знатный поляк и, откашлявшись, прокричал:

    - Я Ежи Кароль Глебович, комиссар короля Яна Казимира, уполномочен им вести переговоры с государем и царём русским Никитой Ивановичем! Требую пропустить нас к Полоцку и не чинить препятствий!

    - Не думаю, что моему государю нужно видеть под Полоцком столь много ляхов! - заговорил Шереметев. - Коли говорить о мире желаешь, то ни к чему гусарию с собою вести! Оставь воинов да прикажи им возвращаться, а сам с малым отрядом и обозом иди к Белостоку, а там и до Гродны. Сопровожденье я дам. Я всё сказал, а коли пойдёшь супротив, то у меня пушки и добрые мушкеты на то имеются.

    Сжав кулаки, Ежи посмотрел на небо. Смеркалось, а скоро и совсем стемнеет. Опытный дипломат, удачно проведший недавшие переговоры с казацкими мятежниками, он с трудом сумел обуздать клокочущие внутри эмоции и согласился с требованиями русского воеводы. Ибо на карту было поставлено слишком многое, чтобы препираться с первым же москвитянином, оказавшимся на его пути.

    Польских послов Никита Иванович выдерживал в отведённых им дворах в полоцком посаде и не позволял начинать переговоры, вовсе не для того, чтобы унизить представителей недружественного государства. Это уже было сделано - послов у Полоцка встретил вовсе не боярин и даже не дворянин из старого и честного рода, а обычный драгунский полковник из простых людей с небольшим отрядом солдат. Русский царь ожидал известия о взятии Люблина войском князя Черкасского, которое двинулось к этому городу за две недели до прибытия послов в Гродну. Ведь начиная переговоры, нужно иметь на руках какой-нибудь козырь. Провизии, однако, посольским людям, их многочисленной свите и лошадям посылалось во вполне достаточных объёмах, так что жаловаться на отсутствие внимания полякам было никак нельзя. Но вот, как только гонец от князя Якова Куденетовича привёз долгожданное известие о занятии Люблина, осаждаемого почти что полтора месяца, царь вызвал к себе голову Посольского приказа Ордина-Нащокина и, подробнейшим образом разъяснив тому, что стребовать с поляков за желаемый ими 'вечный мир', велел Афанасию Лаврентьевичу готовиться к скорым переговорам.

    И действительно, известие о сдачи Люблина омрачило королевского комиссара Глебовича. Положение Польши было весьма сложным. Шведы хозяйничают в северо-западных землях, русские отняли восточные воеводства, казаки шалят в окрестностях Варшавы. Кроме того, приказный голова, начавший переговоры, сообщил о предложении, что получено его государем из Вены, от императора Священной Римской империи. Фердинанд Габсбург настоятельно предлагал Романову приступить к разделу польских земель с помощью шведов. Теперь положение стало абсолютно безнадежным, это понимал и Ежи Глебович, и Ордин-Нащокин. Посол имел приказ заключить мир не только от короля, под которым всё сильнее раскачивался трон, а также Сейма, но и настоятельные рекомендации от многих виднейших и могущественных магнатов. Условия вечного мира, выдвинутые Ординым-Нащокиным, оказались столь тяжёлыми, что поначалу Глебович отказался продолжать переговоры и заперся на дворе, где жил последний месяц. Но и съезжать он не съезжал, да и не смог бы - государь Никита Иванович не дал бы комиссару такой возможности. Наконец, после трёх недель долгих препирательств, жарких споров и яростной торговли по каждому пункту договора, вечный мир был, всё же, заключён. Во время начала церемониала подписания выступил думный дьяк Иларион Лопухин, поздравивший всех собравшихся и призвавший стороны свершить присягу над текстом соглашения. Русский государь целовал крест над текстом окончательного соглашения, призвав в свидетели Пресвятую троицу, Христа и Богоравную Деву, что означало торжественное принятие мира, заключённого Лаврентием Афанасьевичем. А перед тем, Ежи