Мустафа Фози, битый час беседовал с таможенниками в своей маленькой каюте. При этом он размахивал руками. Воздух был сизым от едкого дыма турецких сигарет.

Да, яхта подошла к судну и попросила помощи. У них было на исходе горючее. Следуя морским законам, Фози помог яхтсменам. И лодку, и экипаж он описал весьма неопределенно, особо подчеркнув, что встреча имела место в нейтральных водах. Согласно международному морскому праву, «Летиция» является частью ливийской территории и находится под его, Фози, командованием с тех пор, как капитан Лармозо, к великому сожалению, свалился за борт.

Таможенникам вовсе не хотелось трений с ливийскими властями, особенно теперь, когда Ближний Восток в огне. Сведения, полученные от катера береговой охраны, не давали достаточных оснований для того, чтобы выписать ордер на досмотр судна полицией. Фози пообещал дать показания под присягой касательно несчастного случая с Лазморо, и таможенники, покинув судно, отправились совещаться в госдепартамент и министерство юстиции.

Фози выпил бутылочку пива из запасов покойного капитана и впервые за много дней сладко уснул.

Этот глубокий и низкий голос, казалось, звучит откуда-то издалека, вновь и вновь повторяя имя Фози. Что-то режет глаза. Фози проснулся и поднял руку, чтобы прикрыть их от слепящего луча фонарика.

— Добрый вечер, Мустафа Фози, — произнес Кабаков. — Пожалуйста, держите руки поверх простыни.

Здоровенный сержант Мошевский, маячивший за спиной Кабакова, включил свет. Фози сел в постели и сказал:

— О Аллах!

— Замри, — велел ему Мошевский, поднося к уху Фози острие ножа.

Кабаков взял стул, уселся рядом с конкой и закурил сигарету.

— Я буду признателен, если вы согласитесь спокойно побеседовать со мной. Вы не прочь поговорить без лишнего шума?

Фози кивнул, и Кабаков жестом велел Мошевскому отойти.

— А теперь, Мустафа Фози, я объясняю, как вы можете мне помочь, не подвергая себя опасности. Видите ли, я без колебаний убью вас, если вы откажете мне в содействии. Однако в случае вашего согласия для убийства не будет никаких причин. Очень важно, чтобы вы это поняли.

Мошевский нетерпеливо заерзал и подал свою реплику:

— Дай я сперва перережу...

— Нет, нет, — оставил его Кабаков, поднимая руку. — Понимаете ли, Мустафа Фози, когда имеешь дело не с такими умными людьми, как вы, часто приходится с самого начала втолковать им, что нежелание угодить мне чревато ужасной болью и увечьями, а готовность помочь, напротив, принесет сказочное вознаграждение. Мы с вами оба знаем, в каком виде обычно преподносится это вознаграждение. — Кабаков кончиком мизинца стряхнул пепел с сигареты. — В обычных условиях, прежде чем начать разговор, я бы позволил своему другу переломать вам руки. Однако вы ничего не потеряете, если расскажете нам, какие события произошли на этом судне. Ваш отказ помочь таможенникам будет упомянут в рапорте. Но ваше согласие помочь мне останется нашей с вами тайной. — Майор бросил на койку свое удостоверение. — Так вы мне поможете?

Фози взглянул на удостоверение, с трудом проглотил слюну и промолчал. Кабаков со вздохом поднялся на ноги.

— Сержант, я пойду подышу свежим воздухом. Возможно, Мустафа Фози захочет подкрепиться. Позовите меня, когда он вволю наглотается своего лакомства. — Он повернулся к выходу из каюты.

— У меня родня в Бейруте. — Фози едва сдерживал дрожь в голосе. Кабаков видел, как колотится сердце в его тщедушной голой груди.

— Разумеется, — сказал майор. — И им наверняка угрожали. Можете сколько угодно врать таможенникам, Фози, но не лгите мне. От меня вам нигде не спрятаться. Ни здесь, ни дома, ни в каком другом порту земного шара. Я уважаю и понимаю ваши родственные чувства. Я вас прикрою.

— Лармозо убил ливанец на Азорских островах, — начал Фози.

Мошевский не любил пыток и знал, что Кабаков тоже ненавидит их. Обыскивая каюту, сержант с трудом сдерживал улыбку. Каждый раз, когда Фози запинался и умолкал, Мошевский прерывал обыск и бросал на него свирепый взгляд, старательно выказывая разочарование по поводу запрета пощекотать Фози ножом.

— Опишите этого ливанца.

— Худощавый, среднего роста. На лице — покрытая коркой царапина.

— Что было в мешках?

— Не знаю. Аллах свидетель, не знаю. Ливанец набивал их, доставая что-то из ящиков в носовом трюме. Он никого и близко не подпускал.

— Сколько человек было в лодке?

— Двое.

— Опишите их.

— Один высокий и тощий, второй пониже. Они были в масках. Я струхнул и особо не приглядывался.

— На каком языке они говорили?

— Тот, что повыше, разговаривал с ливанцем по-английски.

— Тот, что пониже?

— Этот вовсе молчал.

— Это могла быть женщина?

Араб залился краской. Он очень не хотел признаваться в том, что испугался женщины. Такое просто немыслимо.

— Ливанец держал в руке пистолет, а вашим родным угрохали. Это и заставило вас помогать им, Фози, — мягко сказал Кабаков.

— Да, это могла быть женщина, — произнес наконец Фози.

— Вы видели ее руки, когда она брала мешки?

— Она была в перчатках. Но на затылке маска оттопыривалась. Может, из-за копны волос. Да еще эта ее задница...

— Задница?

— Она была круглая, понимаете? И шире, чем у мужчин. А может, это был толстый парень?

Порывшись в холодильнике, Мошевский взял бутылку пива. В углу за бутылкой стояла еще какая-то штуковина. Сержант вытащил ее и протянул Кабакову.

— Неужели капитан Лармозо исповедовал религию, атрибуты которой полагается держать в холодильнике? — спросил Кабаков, сунув под нос Фози исцарапанную ножом фигурку Мадонны.

Фози уставился на нее с непритворным изумлением и неприязнью, какую выказывают добрые мусульмане при виде ликов святых. Глубоко задумавшись, Кабаков понюхал статуэтку и поковырял ее ногтем. Пластик. И Лармозо это знал, хотя вряд ли имел представление о свойствах такой взрывчатки. Капитан полагал, что безопаснее всего держать ее в прохладном месте, чтобы статуэтка была такой же холодной, как пластик в трюме. Излишняя предосторожность, подумал Кабаков. Он повертел фигурку в руках. Если арабы взяли на себя труд так замаскировать взрывчатку, значит, первоначально они намеревались протащить ее через таможню.

— Дайте мне судовые документы! — сердито потребовал Кабаков.

Фози довольно быстро отыскал грузовую декларацию и счет за фрахт. Минеральная вода, разрешенные к вывозу кожи, столовая посуда... Ага, вот оно: три ящика скульптур тайваньского производства. Грузополучатель — Бенджамин Музи.

Стоя на мосту Бруклин Хайте, Музи смотрел, как «Летиция» медленно входит в гавань Нью-Йорка в сопровождении катера береговой охраны, и сыпал проклятиями на всех языках, которыми владел. Что же натворил этот Лармозо? Музи со всей возможной быстротой зашагал к телефонной будке, развив при этом скорость примерно две с половиной мили в час. Он передвигался,