большее, провести еще три подобных сражения. На первый план настоятельно выступила необходимость только в исключительных случаях наносить крупные удары, а вместо них вести малую войну.
Можно было вновь вернуться к основной идее о постоянных набегах на Угандскую железную дорогу, тем более, что здесь все равно нельзя было вести операции крупными войсковыми частями. Достигнуть железной дороги можно было только после многодневного перехода через обширную степь, бедную водой и слабо населенную, где, кроме случайной охотничьей добычи, имелось очень мало продовольствия. Приходилось нести с собой не только запасы продовольствия, но и воду. Уже это одно ограничивало численность действующего отряда. Для такой экспедиции через бедные местными средствами и водой области от войск требуется много опыта, которого в тогдашний период войны еще не могло быть. Для перехода через степь был бы слишком велик даже отряд силой в роту, и, если после многих дней марша, она достигла бы все-таки Угандской железной дороги, то ей пришлось бы опять повернуть назад, так как правильный подвоз продовольствия оставался немыслимым. Со временем эти условия улучшились, благодаря большему опыту войск и постепенно растущему знакомству с местностью, которая, в сущности, сначала была совершенно неисследованной областью.
Таким образом, не осталось ничего другого, как достигнуть намеченной цели мелкими отрядами - патрулями. В дальнейшем эти патрули ценились очень высоко. Из Энгаре-Нероби маленькие смешанные отряды, от 8 до 10 человек европейцев и аскари, огибали лагеря противника, который продвинулся до Лонгидо, и действовали на его сообщениях с тылом. Благодаря добыче, взятой у Танги, мы располагали телефонными аппаратами; эти отряды включали их в английские телефонные провода и выжидали, пока мимо не проходили большие или меньшие неприятельские отряды или транспорты, запряженные быками. Противник обстреливался из засады с 30 метров, брались пленные и добыча, - и патруль исчезал снова в бесконечной степи.
Один из этих патрулей установил у горы Эрок, что противник всегда в определенное время гонит своих верховых лошадей на водопой. Быстро собрались десять наших кавалеристов и, после двухдневного путешествия верхом через степь, они залегли близ неприятеля. 6 человек вернулись назад с лошадьми, остальные четверо произвели разведку. Затем каждый взял по седлу и прокрался всего в нескольких шагах от неприятельских постов - к расположенному за лагерем водопою. Английский солдат гнал табун, как вдруг из кустов вышли два наших разведчика-кавалериста с ружьями наперевес и крикнули: 'Hands up!' (Руки вверх!). От изумления у него изо рта выпал свисток. Тотчас же к пленному обратились с вопросом: 'где находятся недостающие лошади?' Дело в том, что наш добросовестный патрульный заметил в табуне только 57 голов, в то время как накануне он насчитал больше 80 лошадей. Оказалось, что недостающие были отправлены в тыл. Тогда быстро оседлали вожака табуна и несколько других лошадей, на которых вскочили наши патрульные, и табун понесся карьером кругом неприятельского лагеря по направлению к немецким постам.
В пленном англичанине, который вынужден был вместе с остальными проделать это путешествие, сидя без всяких удобств прямо на скользкой спине лошади, проснулся спортивный дух его народа. Полный юмора, он воскликнул: 'Я, право, хотел бы увидеть, какое лицо теперь у моего капитана', и, когда животные счастливо прибыли в немецкий лагерь, он сказал: 'это было чертовски ловкое дело'.
Полученная таким образом добыча, вместе с известным числом захваченных лошадей и мулов, позволила выставить вторую конную роту. Обе имевшиеся теперь конные части, которые состояли частью из европейцев и частью из аскари, были сведены вместе, - и это мероприятие вполне себя оправдало. Оно дало нам возможность посылать сильный партизанский отряд в продолжительные рейды по обширным степным областям, лежащим к северу от Килиманджаро, и, кроме того, проникать до Угандской и Магадской железных дорог, разрушать мосты, нападать на железнодорожные посты, подкладывать мины под железнодорожное полотно и производить всякого рода диверсии на путях сообщения в районе между железной дорогой и неприятельскими лагерями. Мы тоже несли потери. Один из патрулей произвел вблизи Магадской железной дороги блестящее огневое нападение на две индусских роты, но затем потерял от неприятельского огня своих верховых лошадей, которые были оставлены за прикрытием; длинный 4- дневный обратный путь через степь патрулю пришлось сделать пешком и без продовольствия. К счастью, люди достали в одном из масайских кроалей{25} молоко и немного мяса; позднее их спас от голодной смерти убитый слон. Однако, вместе с успехом росла также и предприимчивость, и просьбы о разрешении возможно скорее отправиться в набег, верховой или пеший, стали многочисленны.
Другой характер имели патрули, которые из области Килиманджаро высылались в восточном направлении. Они двигались в течение многих дней пешком сквозь густой кустарник. Патрули, разрушавшие железные дороги, были большей частью слабы: один или два европейца, от двух до четырех аскари и 5-7 носильщиков. Им приходилось пробираться через неприятельское охранение, и их часто выдавали туземные шпионы. Несмотря на это, они большей частью достигали цели и иногда бывали в пути более двух недель. Для такого небольшого числа людей одно убитое животное или незначительная добыча представляли тогда существенную помощь. Несмотря на это, лишения и жажда при нестерпимой жаре были так велики, что много раз люди умирали от жажды. Плохо обстояло дело, когда кто-нибудь заболевал или был ранен; часто, несмотря на все желание, не было никакой возможности его транспортировать. Переноска тяжело раненых от Угандской железной дороги через всю степь до немецкого лагеря, если это случалось, представляла неимоверные трудности. Это понимали и цветные, и бывали случаи, когда раненый аскари, вполне осознавая, что его оставляют на съедение многочисленным львам, не жаловался, когда его бросали в кустах, а, наоборот, отдавал товарищам оружие и патроны, чтобы, по крайней мере, не погибли они.
Эта патрульная деятельность все более и более совершенствовалась. Росло знакомство со степью, и наряду с патрулями, которые действовали скрытно, избегали столкновений и занимались взрывами на железных дорогах, развивали деятельность боевые патрули. Они, состоя из 20-30 и больше аскари, иногда вооруженные одним или двумя пулеметами, искали неприятеля и старались нанести ему потери в бою. При этом в густом кустарнике дело доходило до таких неожиданных столкновений, что наши аскари иногда буквально перепрыгивали через лежащего противника и таким образом снова появлялись у него в тылу. Влияние этих предприятий на развитие предприимчивости и готовности к бою было у европейцев и цветных так велико, что после серии успехов трудно было бы найти армию с лучшим боевым духом.
Правда, приходилось считаться с известными недочетами. При малом количестве патронов мы не могли тренировать меткость стрельбы и достигнуть той высокой степени стрелкового совершенства, когда тяжелое положение противника означало бы его уничтожение.
Наша техника также не оставалась без дела. Ловкие феерверкеры и оружейные мастера непрестанно изготавливали, совместно с заводскими инженерами, аппараты, годные для порчи железных дорог. Некоторые из этих механизмов взрывались лишь после того, как по ним проехало определенное число осей. При помощи последнего устройства мы рассчитывали на разрушение паровозов, так как англичане, ради безопасности, ставили перед ними один или два вагона, груженые песком. В качестве взрывчатого материала на плантациях имелся в большом количестве динамит, но гораздо более действительными оказались захваченные при Танге подрывные патроны.
В апреле 1915 года неожиданно пришло известие о прибытии вспомогательного судна. При входе в бухту Манза, севернее Танги, оно подверглось атаке со стороны английского крейсера, было обстреляно, и командир был вынужден его затопить. Хотя в следующие недели удалось почти полностью спасти столь драгоценный для нас груз, но, к сожалению, оказалось, что патроны были сильно попорчены морской водой. Порох и капсюли с течением времени разрушались все более, и в результате росло число осечек. Нам не оставалось ничего другого, как только разобрать наличные боевые припасы, вычистить порох и отчасти вставить новые капсюли. К счастью, последние нашлись на территории колонии, хотя и другой конструкции. В Неймоши в течение месяца все аскари и носильщики, каких только удалось собрать, были заняты с утра до вечера восстановлением патронов. Прежний запас исправных патронов был оставлен исключительно для пулеметов, а из переснаряжаемых огнестрельных припасов те патроны, которые давали около 20% осечек, употреблялись для боевых целей, другие же, с большим процентом осечек, - для обучения.
Прибытие вспомогательного судна вызвало сильное воодушевление, так как показало, что связь между нами и родиной еще существует. Все с напряженным вниманием слушали рассказы командира, лейтенанта флота Христиансена, когда последний, после выздоровления от полученной во время короткой схватки с
