Много солнца и пашен,Много песен,Но в каждой печаль и тоска.— Спел бы, Яков,Хорошее что-нибудь, наше…— Это можно.Дорога еще далека… —Да, наверное, в песнеЗаложена добрая сила,Если Яков поет,Не стыдясь накипающих слез.Плачет старый слуга, —Значит, плачет Россия!И верста за верстойУползает из-под колес.Яков смолк.Обернулся:— К дождю, видно, парит. —Глинка смотрит куда-то,Роняя слезу невзначай.— Ты, Михайло Иваныч,И барин и вроде не барин.— Что? Ах, да. Как угодно тебе величай. —И проселочный тракт.В перелеске спешит затеряться,И гроза, приближаясь,Тревожит бездонную высь.— Сторонитесь, леса,Дайте Глинке промчаться!Эх, Михайло Иваныч,Держись!
ВЫ КОГДА-НИБУДЬ СЛЫШАЛИ!
1Удивленно взирало глазастое лето,Изумленно глядел затихающий лес,Что меха у гармошкиНебесного цвета,А глаза у мальчишкиСветлее небес.Заиграли лады и басы загудели,Стало легче дышать в предвечернем краю.И в раскрытые окнаСтарухи глядели,Немудреную жизнь вспоминая свою.Лес притихший молчал,Соловьями не щелкал,В половодье зари догорал.Как играл девятигодовалый мальчонкаНа Смоленщине, родине Глинки, играл!Косари возвращались с работы.Молчали.Понимали они, на косье опершись,Озорство малыша и величье печали,Что сумели войти в их привычную жизнь.Ну, а что, как потомка великого Глинки,Научив и косить и пахать,Замотают по свадьбам и вечеринкамИ забудут учиться отдать?Будут годы лететь на крыле ястребином,Будут реки мелеть, опустеют сады,И, священным огнем полыхая,РябиныБудут грустно глядетьсяВ глухие пруды.И земля сиротливой окажется сразу.И тогдаХолуи побегут хохочаУтверждать на земле беззаконие джаза,На земле Ломоносова и Ильича.2Не кичитесь своею эстрадною спесью,Барабанные палочки джазовых стран!Вы когда-нибудь слышалиРусскую песню,Но не ту, что пижоны несут в ресторан?Не про бублики, нет,Не про чубчик веселый,Не про стильных девчонок.А слышали выПесню ту, без которойРоссийские села,Города нашей Родины станут мертвы?Эта песня брела за скрипучей сохою,Голосила века над бедой мужикаИ уныло стояла, как горе лихое,У тяжелых, заплеванных стен кабака.
