вредных привычек, ищет распутную рыжую зеленоглазую ведьму» — так, что ли?!! — Он притянул ее к себе. — Впредь я не намерен терпеть одиночество.

— Я не позволю тебе терпеть одиночество, — сказала Николь, прижимаясь к нему, — и не выпущу до тех пор, пока ты не будешь любить меня снова.

— Осторожно, — предупредил Генри, когда ее ласкающая рука стала пробираться ниже, вызывая у него повторное возбуждение.

Он глубоко вздохнул, перевернулся. Подчиняясь властному призыву, Николь опустилась на него, и они вновь предались ненасытной страсти.

Некоторое время спустя они лежали, совсем разомлев. Их руки и ноги переплелись, голова Николь покоилась у Генри на плече, а он губами прикасался к ее волосам.

— Тебя не смущает, что наш сын — незаконнорожденный, хотя он и плод любви? — спросил Генри. — Для современной матери это не позорное клеймо, однако…

— Конечно же смущает.

— Тогда нам следует воспитывать его сообща. Выходи за меня замуж, Николь. Я был круглым дураком, сомневаясь, жениться мне или нет, это даже не было вопросом выбора, ты уже давно стала частью меня. Ты согласна?

— Стать миссис Донэм? — выразительно уточнила Николь.

— Именно так называл тебя полицейский. Но, полагаю, твои колебания вызваны не претензией к звучанию новой фамилии.

Она укрылась простыней, легла на спину и, не моргая, смотрела в потолок.

— Всего несколько месяцев назад ты страшился брачных уз и не был «создан для семейного очага». Не проще ли остаться «самому себе хозяином»?

— Эта чушь еще не изгладилась из твоей памяти? — Лицо Генри омрачилось от сознания того, какую боль он ей причинил.

— Мне вовек не забыть, как ты распорядился нашей судьбой, — тихо ответила Николь.

Он сел на кровати и сверху вниз посмотрел ей в лицо.

— Я виноват перед тобой, но умоляю, не разрушай все из-за ошибок прошлого. Поверь, сейчас я мечтаю прожить жизнь с тобой и Джонни.

— Не слишком верится… Откуда мне знать, что твое «сейчас» не рассеется, лишь только забрезжит рассвет?

— Этого не случится. Пожалуйста, девочка, не отказывай мне.

Когда-то она заложила бы душу дьяволу за эти слова, так почему же ее сердце не бьется чаще от нечаянного счастья?

Родись у Николь дочка, неизвестно, как далеко зашел бы Генри, а задавшись целью подарить свое имя сыну, он решился поступиться холостяцкими привычками. Обеспечить будущее Джонни— заманчивая перспектива, да и в сексуальном плане союз с Генри обещает быть идеальным, но всех этих факторов теперь недостаточно для Николь Саймон, чтобы выйти замуж за любимого и не любящего мужчину. Рано или поздно отсутствие связи более надежной, чем телесная, подточит их совместную жизнь. А если Генри полюбит другую женщину, даже ребенок не удержит его в семье. Выдержит ли Николь очередное потрясение?

— Нет. — Генри сразу понял, что ее краткий ответ созрел за долгие месяцы и отнюдь не был плодом мелочной мстительности. — Но мы ведь останемся друзьями, и ты можешь навещать Джонни в любое время.

— О'кей. — Генри оделся и, уже взявшись за дверную ручку, в последний раз взглянул на Николь. — Спокойной ночи.

Она натянуто улыбнулась ему, и в ее глазах отразились одновременно радость победы и горечь поражения.

— Спокойной ночи, — устало откликнулась Николь.

В добавление к традиционной сервировке в ресторане соорудили «шведский стол». На кухне в жаровнях дымились горячие закуски. Николь поминутно поглядывала на часы: куда запропастился этот несносный Поль? К «Причалу» подкатил туристический автобус, до ее слуха доносилось щебетание дамских голосов, но легкомысленный бармен отнюдь не торопился на выручку Николь и Луизе, которые, будто заводные, сновали с подносами из кухни в зал и обратно.

В Блэк-Ривер бросил якорь белоснежный красавец-теплоход, и около тридцати пассажиров примкнули к экскурсии по окрестностям, тем самым обеспечив ресторану аншлаг. Официантки едва поспевали выполнять распоряжения Дианы, а по милости Поля им придется, помимо всего прочего, готовить и подавать коктейли.

— Наш казанова пропал бесследно, — сказала Николь своей компаньонке.

Луиза шустро убирала целлофановые салфетки, прикрывавшие фаянсовые салатницы и блюда с пирожками.

— Немудрено, пунктуальными в одночасье не становятся.

Глубокомысленные слова девочки сопровождались такой обезьяньей гримаской, что Николь прыснула со смеху. Она уже собиралась поприветствовать гостей, как вдруг из кухни послышался мужской голос.

— А вот и он наконец! — облегченно вздохнула Николь и приготовилась строго отчитать провинившегося бармена, но, распахнув двери, столкнулась с Генри.

— Здравствуй. — Увидев ее, он ласково улыбнулся. — Я загорал на пляже и учуял запах кэрри; вот уговариваю Диану приберечь для меня миску побольше.

— А она, разумеется, согласна предоставить тебе хоть целый чан?

— Что верно, то верно, — засмеялась Диана.

Он мог бы попросить благодарную хозяйку «Причала» о чем угодно, как, впрочем, любую другую представительницу прекрасного пола, и прежде всего Николь. В глубине души она не жалела о том, что уступила ему. Надо признать, радость была обоюдной, но нельзя допустить, чтобы это повторилось: она забаррикадировалась в слишком хрупкой скорлупе.

Вчерашний день прошел в пугливом ожидании, Николь вздрагивала от каждого шороха— и напрасно: Генри погулял с Джонни, заказал обед и был неизменно дружелюбен с ней. Николь уснула в своей постели, успокоенная тем, что он принял правила игры, и в то же время разочарованная…

— Где мой маленький ковбой? — осведомился Генри.

— На веранде, в манеже.

— Ты проверяешь его каждые десять секунд?

— Каждые пять, — с улыбкой отозвалась Николь.

— Сегодня Генри в отличном расположении духа, — удовлетворенно заметила Диана.

— Я и чувствую себя превосходно.

С того самого дня, как Генри выписали из госпиталя, у него вошло в привычку неподвижно сидеть по вечерам в одиночестве, потягивая виски, но в последнее время он предпочел спиртным напиткам минеральную воду. В Кинге-Хаусе в его распоряжении имелась замечательно подобранная фонотека, и Генри разыскал диски с записями любимых исполнителей — рок-музыкантов конца пятидесятых — начала шестидесятых. А в рабочем кабинете он откопал на стеллаже томик Сомерсета Моэма и с удовольствием перечитал «Театр» и «Луну и грош». Давно уже он не испытывал такого оптимизма и такого ощущения покоя.

Но его сознание, убаюканное ностальгической музыкой и чтением, то и дело будоражили мысли о Николь. Она была единственной женщиной, которой он предлагал руку и сердце, только с ней создание семьи казалось возможным и желанным. Когда в аэропорту их так естественно приняли за супружескую пару, Генри был горд и счастлив.

Теперь он подчеркнуто по-дружески обращался с Николь, а сам подспудно мечтал заполучить ее