Прилипший к шинели, клялся в неизбежном.18Вот комиссары в штаб идутНалево, а направоВыходит запевала смут —Самсоньевский с оравой.Ночь как ночь, замела даже имяТой разведки, глухой, как силок.Командиры с плечами крутымиПо-гвардейски садятся в седло.Вот их кони, как лани,Ступают в дубравах ползущих,Вот их жизнь, как ольшаник,Становится гуще…За деревней — леса. На пустом расстоянье —Часовые с кокардой зовущей.Как пейзаж, лес не нужен совсем,Люди сумрачны слишком,Ночь их варит под крышкойСтопудовых котлов, но Самсоньевский нем.Спотыкаясь о корни,Кони яму обходят правей,Но Самсоньевский просто зловещ,Загляделся на повод, как навязчивый шорник,За копейку купивший непродажную вещь.Если б лес этот встал, завопив,И лесничих сожрал, как корова грибы,На порубщиках их же топор иступив,И охотников сжег ворохами крапивы,—Все равно — не уйти от судьбы!В большевистской вселеннойОн поденщика ниже,Он с плеча ненавидит низы —Он, как торф, догорел до измены,Он, как пень, оголен, как ветви, обиженПревосходным презреньем грозы.Деловито, что хуторяне,Морды коней набок кривя,Всадники жмутся — дым совещаньяЗаворачивается на поляне,С куревом вместе — тает в ветвях.Жизнь загустела, вздыбилась горкой,Лесом покрылась для игрищ ночных,Вот он — азарт! Но с такой оговоркой,Что каторжанин счастливее их.…Рысью меж деревьев — травы веерами,Белой ночи в небе колеи,Рокот затворов — погоны с номерами,Голос через гриву: «Смирно! Свои!»19Сон переживал последнюю историю —Предутреннюю вялость, недоступную перу,Когда неожиданно, как смерч на плоскогорье,По ставням забегали десятки рук.Красноармейцы путались в подсумках,Бились в шинелях, рукавов не находя,«Белые в деревне» — звенело, как по рюмкам.По стеклам, иголками в головах бродя.Батальона не было — вылезали тени,Тени страшились того, что впереди,Хриплого значенья стреноженных волненьемСлов командирских: «Сдавайся! Выходи!»Какой рябиной в будущемПодарит осень илиКакие облака — не кровь ли с молоком?Вопросы тишины упали грудой щеп,—Забор оброс тоской, как подворотной пылью,Кто не нашел сапог, сдавался босиком.Самсоньевский, нежась в золоте погон,Красным билетом махая, нарочноРвал его на части, плюя на картон,Ничем не повинный, но гордый и в кусочках.Выра обернулась берлогой, оврагом,Где путник попадает на волчий бал.Падает Калинин, Купше — с отвагой,Падает Таврин, пробитый как бумага,И враг его слетает, что камень — наповал.Воскреснув, врывается само янычарство,Стирающее расу, привычки, лоск — насквозь,Швыряют людей, их режут, как пространство,В них шпарят, как в доску, и в мясо, и в кость.И тут же целуются, тут же скулыПодернуты дрожью у пленных, как у дев,Артачатся лошади, и тащится сутулыйЦарский семеновский марш, обалдев.…К штабу запылили балахоны.Криками набухла кутерьма —Это смерть, махнув на все препоны.Приближалась, прячась за дома.
