* * *

'…Нет возврата, нет возврата…' — все слабее по-совиному ухали голоса. Потом все смолкло, осталось только шипение в приемнике.

— Кажется, всё, у 'жучка' батарейки сели, — вздохнул старик.

Еремеев вскочил со стула.

— Надо срочно туда! — воскликнул он. — Ориентиры Нина указала.

— И что же вы намерены там делать? — остудил его старик. — Лбом ломать железобетон? — Добавил ворчливо: — Ох, молодежь, молодежь! Лишь бы вот так вот ляпнуть, не подумавши!..

— На кого же еще рассчитывать? — несколько потерянно спросил Еремеев. — Опять на Картошкина из Архаровки?

— Вижу, умение оценивать ситуацию — не самое сильное ваше качество, — назидательно произнес старик Шмаков. — А о Вольном Охотнике вы ни на секунду не задумались?

Еремееву оставалось только вздохнуть.

— Знать бы еще, кто это такой, — сказал он, — и существует ли этот охотник в самом деле. Я уже о нем столько раз слышал! Может, вы, наконец, просветите меня насчет него?

— Знаю о нем не больше, чем вы, — довольно сухо сказал старик, — но, полагаю (уж простите меня!), все-таки превосхожу вас в умении сопоставлять факты и делать из этого сопоставления соответствующие выводы. И не думаю, чтобы при этом…

— Ну так делайте, делайте их, черт вас возьми! — взорвался наконец Еремеев.

— Факты, между тем, весьма и весьма просты, — теперь уже холодно продолжил Шмаков, — а чтобы сделать выводы из них, по-моему, не требуется особых интеллектуальных способностей чрезмерного умственного напряжения. Prima: этот Охотник стрелял по вашему компьютеру-шмапьютеру как раз в тот момент, когда Ниночка попыталась выйти с вами на связь, не так ли?

Еремеев вынужден был согласиться:

— Так… И что же, по-вашему, из этого следует?

— Единственно то, — менторским голосом сказал старик, — что он желал первым выйти с нею на связь; надеюсь, тут у вас нет возражений?

— Пожалуй, — согласился Еремеев.

Шмаков подхватил:

— Теперь sekundo! Все-таки он вашу встречу с Ниночкой допустил, хотя при его сноровке вполне мог бы сему воспрепятствовать; против этого, надеюсь, тоже не станете возражать?

— Ну, в общем…

— 'В общем'… — недовольно буркнул старик. — Все-то у вас 'в общем'… А о частностях порассуждать так—таки и не желаете?

Его брюзжание уже изрядно надоело. Еремеев спросил:

— Вы что-то конкретное имеете в виду? Извольте, я слушаю вас.

— Что ж, коли вы не в силах делать самостоятельные выводы — пожалуйста! Итак — tertia: он тем не менее вашей встрече не воспрепятствовал; спрашивается — почему же? По нерадивости, по лености духа, — так, по-вашему?

— Едва ли, — вынужден был признать Еремеев.

— По вашему виду, — надменно сказал старик, — могу сделать вывод, что решение все еще не сформировалось в ваших извилинах; что ж, видимо, придется еще ближе вас к нему подвести. Выстрел мог понадобиться Вольному Охотнику лишь для одного: для того, чтобы вас всполошить, испугать и благодаря этому увязаться вслед за вами туда, на Щитораспределительную улицу. Просто он понимал, что это для него единственный способ как-либо приблизиться к Ниночке, поскольку отчего-то именно с вами она вышла на связь!

— Так выходит… — проговорил Еремеев. — Выходит, Вольный Охотник — это Небрат?

— Ну наконец-то! — ворчливо отозвался Шмаков. — Браво! Всего-то и одного часа не прошло, а вы уже смекнули!.. Да, именно! Выходит, что или Небрат или этот его МУРовец-шмуровец, tertium non datur [Третьего не дано (лат.)] . Кто уж из них двоих, сказать вам, понятно, не могу — облик этого Вольного Охотника никому на свете не известен, однако то, что это кто-то из них, следует, по- моему, с достаточной очевидностью.

— Хорошо, предположим, — после некоторых размышлений почти согласился Еремеев с его доводами. — Ну а зачем вообще, как вы думаете, Нина вышла на связь со мной? Наверно, ей требовалась какая-то конкретная помощь от меня? — Оттого, что он этой помощи так и не оказал, на душе сделалось совсем погано.

— Увы, — сказал старик, — мышление Ниночки весьма неординарно, посему пытаться разгадать ее планы — все равно что ковыряться стамеской в этом вашем компьютере-шмапьютере. Во всяком случае легко понять, что и по своей влиятельности, и по разуму своему (уж простите меня!) никакой существенной помощи вы ей оказать не можете.

При всей неприятности этих слов Еремеев не мог не признать правоту старика.