– Барон, нашли тело сайнанга Эльбескоя?
– Да, мне очень жаль. Прекрасный был молодой человек и умер достойно. Что теперь сказать его бабке?
– Все уже сказано. Барон, у меня к вам есть разговор – нечто среднее между просьбой и предложением. Таурта Феана предвидела скорую смерть своего внука и заставила меня принять в наследство королевство Хартум, с тем чтобы я поставила там своего наместника, человека, заслуживающего доверия, уважения и... Словом, я хочу просить вас принять на себя труд править Хартумом. Я хочу, чтобы вы вместе с ранеными воинами и телом сайнанга вернулись назад, в Хахатегу. Феана ждет наместника, чтобы иметь право со спокойной душой покинуть этот мир и воссоединиться со своим супругом. Что вы мне на это скажете?
– Я, право, не знаю, госпожа, – смутился Банбери. – Легенды гласят, что хранитель талисмана должен постоянно находиться при нем и заплатить жизнью за то, чтобы талисман ожил...
– Не совсем так – заплатить жизнью, выслушивая его несносную болтовню.
– Обижусь, – пригрозил перстень. К его чести нужно сказать, что он все понял и сейчас молчал подолгу, чтобы не мешать новой хозяйке и дать ей возможность восстановить силы и умерить скорбь.
– Извини. А вы, барон, видите, что с талисманом мы вполне ладим. Вот с Хартумом сложнее.
– Если вы прикажете, дорогая Каэ, то я буду рад где угодно и чем угодно помочь вам. Но все же – какой-то барон на троне одного из самых богатых государств...
– Хартум богат?
– Весьма и весьма. Ведь Лунные горы – это целая сокровищница драгоценных камней и золота. При желании Хартум может скупить всю Иману.
– Странно, что его до сих пор не захотели завоевать.
– Он откупается от Ронкадора и Эль-Хассасина, но вы правы, так не может продолжаться вечно. И потому нужна большая армия. В Хартуме хорошая армия, но... Словом, мне страшно.
– Давайте по порядку, барон. Что касается ваших прав, то, во-первых, королевой официально буду считаться я. Во-вторых, вы прямой потомок Арлона Ассинибойна, что он сам признал, и свидетелей у нас около сотни, то есть больше чем достаточно. Единственный вопрос: захотите ли вы принимать такую ответственность? Считаете ли себя достаточно сильным, чтобы отвечать за все государство?
– Хороший вопрос. Кстати, таурта умна: Хартум, в котором официально правите вы, уже не лакомый кусок, но серьезный противник, и редкий безумец захочет нападать на такую страну. Если вам это действительно нужно, Каэ, то я могу пренебречь собственным желанием и не сопровождать вас, а вернуться в Хахатегу, позаботиться о раненых, о похоронах сайнанга и о вашем наследстве.
– Я и не знаю, как вас благодарить, барон.
– Пустое. Разве что приезжайте ко мне почаще. Или меня вызывайте для отчетов.
– Договорились.
– Почему это мне никто королевство не предлагает? – спросил толстяк, подходя к ним. – А как бы это торжественно, как бы красиво звучало: таурт Барнаба Первый.
Они расстались на границе с Хартумом, чуть в стороне от того места, где состоялась битва. Барон Банбери Вентоттен и двенадцать раненых сангасоев двинулись назад, в Хахатегу, везя с собой тело сайнанга Эльбескоя. Магнус взялся облегчить им этот путь, переправив их почти к самой столице. Молодому чародею не стали задавать бестактных вопросов на предмет того, какой магией воспользовался он и как ему это удалось при полном отсутствии даже следов хотя бы карманного зеркальца.
Барон Вентоттен вез с собой письмо Каэ к таурте Феане, что было чистой воды формальностью, соблюденной для того, чтобы придворным государыни было не к чему придраться. Каэтана была уверена, что старая альсеида уже все знает и теперь готовится отойти в иной мир вскоре после прибытия наместника.
Оказалось, что барон стал добрым другом всем, и прощание вышло тоскливым, хоть и не таким грустным, как с Рогмо, потому что трон Хартума в эти смутные и тяжелые времена был более устойчив и менее опасен, нежели эльфийский престол. Прослезившийся Банбери клятвенно заверил своих друзей, что погибшие сангасои в самом скором времени будут похоронены в Хартуме со всеми полагающимися почестями и что он заберет их тела с этого кровавого поля, как только сможет.
А уменьшившийся отряд Каэтаны все же пересек границу Эль-Хассасина.
По словам неугомонного перстня выходило, что там находятся сразу два талисмана Джаганнатхи и они ближе остальных. Даже если Каэ и хотела бы что-то изменить, то права выбора у нее уже не было. Ее путь лежал вдоль по течению Нии, до самого ее устья, где лежал загадочный и таинственный Сетубал – город Безумных хассасинов, детей Ишбаала. А потом, если Сетубал выпустит ее из своих смертельных объятий, – дальше, на восток, к горе Нда-Али. О том, что за напасти ждали ее на этой вершине, перстень стыдливо умалчивал. Не то сам не знал, не то не хотел портить ей настроение раньше времени...
В Сетубале на троне в виде огромного черепа, выточенного из слоновой кости и усыпанного драгоценностями, ныне восседал очередной – одни только боги помнят, какой по счету – Чаршамба из рода Нонгакаев. Видимо, это имя пользовалось самой большой популярностью в королевской семье, потому что за многие сотни лет их правления среди десятков Чаршамб появились всего три или четыре Марчабайла, один Хедиджа, да отца нынешнего короля назвали Хеджеваном. А вот имя самого славного предка – основателя нынешней династии Лоллана Нонгакая – пользовалось почетом, но никогда не давалось никому из его потомков.
Насколько Каэ поняла из сбивчивых объяснений перстня да из рассказов барона Вентоттена, Лоллан Нонгакай считался одновременно и святым, и проклятым. Это странное сочетание таких несовместимых качеств было приписано ему после какой-то темной и загадочной истории, о которой даже в самом Эль- Хассасине вспоминали крайне редко. Считалось, что названного Лолланом ждет судьба особенная – страшная, трагичная и великая. Но ни один король не хотел такой судьбы своим детям.
Правящий монарх никогда не расставался с тремя символами власти: кольцом Нонгакаев, в которое, по слухам, было вправлено глазное яблоко одного из сыновей Пэтэльвена Барипада (насколько это правда, узнать было невозможно, потому что кольцо выглядело вполне обычным, разве что сапфир в нем и вправду был очень велик); мечом Лоллана – кривым клинком, которым обычно не пользовались хассасины, и украшением из зеленого золота, висевшим на шее, – талисманом Джаганнатхи.
Именно этот талисман считался самым большим сокровищем королевства. И охраняли его всерьез.
Пока они продвигались по тенистому тропическому лесу, вдоль берега звонкоголосой Нии, Каэтана не переставала думать, как же удастся ей отнять талисман Джаганнатхи у короля Чаршамбы Нонгакая.
А сразу после того, как два отряда расстались на границе и барон Вентоттен отправился в прошлое, тогда как Каэ и ее спутники должны были устремиться в будущее, Барнаба подошел к ней и сказал:
– Послушай, я немного устал. Вечность мечется из стороны в сторону, пытаясь залатать те дыры, которые я проделываю в ее плаще. Может, отпустим наконец время? Талисман у нас...
– Талисман у нас, – задумчиво кивнула она. – Магнус, Номмо, Куланн, мне нужен ваш совет.
Они подошли сразу же, как только услышали ее зов.
– Что случилось, Каэ?
– Ничего серьезного, просто мы с Барнабой думаем, стоит ли отпускать время?
– А как же возвращение домой? – спросил Куланн. – Кто знает, что там успеет случиться...
– Об этом я не подумал, – нахмурился Барнаба. – Просто все больше и больше несоответствий во времени возникает, пока мы странствуем из конца в конец Иманы. Это как пряжа, которую я запутываю все сильнее и сильнее.
– Я подумал, – Номмо задрал личико вверх, чтобы лучше видеть своих друзей, – можно ли отпустить время на Имане, а с Вардом повременить?
– Сейчас подумаю... – Барнаба какое-то время напряженно размышлял и наконец просиял:
– Как я сам не догадался. Это же проще простого – вот так и вот так. – Он произвел пухлыми ручками какую-то странную манипуляцию, словно переставлял кубики с места на место. – Тут все, как и должно быть в приличном мире, и там все как обычно. Просто для них, на Варде, время будет течь во много крат медленнее. Но по дороге с одного континента на другой эта разница будет незаметно стираться...
Магнус с интересом смотрел на Барнабу.
– Наверное, я так до конца никогда и не разберусь в том, что ты творил с течением времени.
