Славко смотрел на Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет? У него ничего нельзя было понять. Прямо совсем, как у деда Завида! А может, мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился так говорить, когда еще не был дедом? Вот и спасай после этого Русь…

            Славко беспомощно огляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него, укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их с бороду. Гонец и вовсе отвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратибора вообще ничего нельзя было понять.

            А по сторонам уже вовсю шептались младшие дружинники:

            - Что там?

            - Да вон, половецкого отрока судят!

            - Не половецкого, нашего! Просто одет он так!

            - А за что?

            - Коня, говорят, украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное – княжескую грамоту Степи выдал!

            - У-у, плохи тогда его дела!

            - Казнят!

            - Не казнят, а казним, нам-то ему голову рубить прикажут!

            - Тихо, смотри, Мономах поднимается!

            - Сейчас суд вершить будет!

            Все поднялись со своих мест, и Мономах, неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки, сказал:

            - Ну, ладно! Палка, говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня, у своих земляков, в голод, накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл, гонец бы не выполнил мой приказ, и смоленский князь не успел бы подготовить свое войско. Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя вины это твоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремя сообщить мне, что он знает и верит про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добро должно быть добрым, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот раз ладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее. Хитры – хитрее! Поэтому, если на твою вину посмотреть с этой стороны, то большое дело сделал ты для Руси!

Славко поднял низко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.

- Да-да, - глядя на него с отеческой улыбой, подтвердил тот. - Смотри, какая слава гремит теперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посему повелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какую награду просишь?

Славко взглянул на князя и тихо сказал:

- Коня бы моим землякам вернуть…

Мономах понимающе кивнул и окликнул:

- Эй, тиун, выдели для веси, из которой этот славный отрок, пять… нет десять коней! Да гляди, самых лучших отбери, а то я тебя знаю! Стой! Да еще три подводы зерна и одежды добавь!

- Будет выполнено, князь! - кивнул Мономаху тиун.

- От себя я тебе, Славко, то есть, прости, Гремислав, столько же добавляю! – шепнул Славке купец. – И еще, если захочешь - сын мне все про тебя рассказал - возьму тебя в помощники. Через два-три года сам наипервейшим купцом будешь!

Он замолчал, потому что Мономах снова повернул голову к Славке.

- Но то, отрок, не награда, а долг, который возвращает твоим землякам Русь! – снова без тени улыбки, сказал он. – Это тебе от меня! – надел он затем на шею Славке тяжелую золотую гривну и добавил: - Ну, а теперь проси лично для себя всё, что ни пожелаешь!