Кларенс подошел ко мне и сказал:

— Я хочу, чтобы вы с женой съездили в Лондон на несколько дней, включая уик-энд. Я хочу, чтобы вы остановились в «Савое», потому что это мой любимый отель, и еще я хочу, чтобы вы с Фебой сходили пообедать в «Коннот». Все за мой счет.

В те дни это был роскошный подарок, и он оплатил нам все до единого цента, несмотря на то, что мы потеряли счет. Мне бы очень хотелось рассказать про этот случай репортерам, и у меня есть еще много историй подобного рода.

— Да… — протянула Гвен. — Пресса оказалась на высоте. Даже здесь. В сегодняшнем номере «Беркшир игл» опубликована большая статья про него. Очень подробная, с великолепной фотографией, куча хвалебных слов. Много пишут о его военных заслугах и о том, что он был самым молодым полковником во всей армии. Мне кажется, Кларенс был бы приятно удивлен и доволен тем, что его заслуги получили столь высокую оценку.

— Послушай, мне нравится твой голос. Ты прекрасно держишься.

— Ну конечно, я прекрасно держусь. Сейчас — то все в порядке: я занята целыми днями и вокруг меня полно народу. Самое трудное мне еще предстоит — когда я останусь одна.

— А что ты будешь делать дальше? Останешься в Массачусетсе?

— Пока да. Мы обсуждали это с Кларенсом. Я сказала ему: «Если я останусь одна, я продам наш дом и уеду обратно в Нью-Йорк». Но дети против того, чтобы я это делала сейчас, — они считают, что мне нужно дать себе год на размышления.

— Быть может, они и правы. Иногда люди потом жалеют, что приняли необдуманные и поспешные решения.

— Наверно, так, — отозвалась она. — А как Нэнси?

— Отлично!

— Я помню ее, когда она была еще совсем маленькой девочкой. Когда я вспоминаю о тех временах, у меня невольно на лице появляется улыбка. Она была сама жизнь! Я помню один вечер, когда вы вдвоем пели песню «Улыбайся!» у нас дома. Ах, это было так давно!

Если в сердце грусть-печаль — не сдавайся! (Я правильно помню слова?)

Если в сердце грусть-печаль — улыбайся!

Тогда ты еще подарил ей пластинку с записями Ната Кинга Коула.[23] Tы помнишь? Я вот помню.

— Я тоже помню.

— А Нэнси? Нэнси помнит об этом?

— Уверен, что да. Гвен, я с тобой всей душой и сердцем.

— Спасибо, дорогой мой. Мне столько народу звонило. Телефон уже раскалился за последние двое суток. Знаешь, многие плакали, говорили, как много он значил для них. Если бы Кларенс мог видеть все это! Он знал себе цену. Но ты же понимаешь, ему, как и всем в этом мире, требовалось признание его заслуг.

— Он всем нам был очень дорог, и мы все высоко ценили его. Ну хорошо, я тебе еще позвоню.

— Будь здоров, дорогой мой. Спасибо за звонок.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя, голос у него дрожал. Успокоившись немного, он снова снял трубку. Жена Брэда Карра дала ему телефон психиатрической клиники на Манхэттене, где лежал ее муж, и он позвонил ему прямо в палату, так же запросто, как звонил ему в былые времена, когда им было лет по двадцать и они снимали рекламный ролик про кофе «Максвелл Хаус», в котором разыгрывалась сцена из реальной жизни; в ту пору они только начинали работать в одной команде — один писал сценарии и тексты для рекламы, а другой занимался постановкой рекламных роликов, и когда на следующий день им объявили результаты, оказалось, что они сорвали банк. Они получили 34 балла, и это был высший счет за всю историю «Максвелл Хаус». Это произошло в тот день, когда вся их команда собиралась отмечать Рождество, и Брэд, зная, что Кларенс тоже обещал прийти, изготовил картонные значки с цифрами «34», и все надели их, а когда Кларенс подошел к ним, чтобы поздравить обоих с успехом, на нем тоже был такой значок, и вот с того момента у них все и началось.

— Здорово, Брэд! Ты что, меня не узнаешь? Это твой старый приятель из Джерси.

— Привет. Здравствуй.

— Ну, что с тобой происходит? Мне вдруг ужасно захотелось поболтать с тобой, я ведь так давно не слышал твоего голоса. Я только что звонил тебе домой, и Мэри сказала мне, что ты в больнице. Она мне дала номер твоего телефона. Как у тебя дела?

— Хорошо. Все идет как положено.

— А как ты себя чувствуешь?

— Бывало и получше. В подобные места лучше не попадать.

— Что, тебе там совсем плохо?

— Могло быть и хуже. Я хочу сказать, что это одно из самых приличных заведений такого рода. Конечно, здесь не курорт, но в общем нормально.

— И сколько ты уже там?

— Примерно неделю.

Мэри Карр сказала ему, что ее муж лежит в клинике около месяца и что попал он туда уже второй раз за год, а в промежутке дела у него тоже шли так себе. Брэд говорил с ним очень тихим неуверенным голосом — наверно, под влиянием лекарств, а может, его угнетала безысходность его состояния.

— Наверно, меня скоро выпишут, — промямлил он.

— А чем ты занимаешься все это время?

— Вырезаю куколок из бумаги. Клею коробочки. Или еще что-то в этом же духе. И еще я брожу по больничным коридорам, пытаясь сохранить здравый рассудок.

— А еще что?

— Хожу на процедуры. Принимаю таблетки. Я уже превратился в бродячий склад лекарств — чего только в меня не пихают…

— А чем еще тебя кормят, кроме антидепрессантов?

— О-хо-хо, в основном успокоительными. Транквилизаторов мне не дают, только антидепрессанты. Надо сказать, что они хорошо на меня действуют.

— А как у тебя со сном?

— Со сном? Сначала были проблемы, но теперь все в порядке.

— А что говорит твой врач? Ты общаешься с ним?

— Угу, — засмеялся Брэд, впервые за всю беседу, на мгновение став прежним Брэдом Карром. — От него никакого толку. Он славный малый, говорит мне, что надо взбодриться и тогда все будет о'кей.

— Брэдфорд, а ты помнишь, как писал кипятком, из-за какой-то ерунды разозлившись на Кларенса, и за две недели, как положено, подал ему заявление об уходе? Я посоветовал тебе не увольняться. А ты ответил: «Но я же уже уволился!», а я сказал тебе: «Забери заявление обратно!» И ты сделал это. Кто еще, кроме Кларенса, какая другая контора стала бы терпеть все это дерьмо от простого писаки? А ты дважды проделывал такие штуки, насколько я помню. И просидел на своем месте еще лет десять.

Ему снова удалось рассмешить Брэда.

— Угу, я всегда был придурком, — хмыкнул он.

— Мы проработали вместе кучу лет. Не говоря ни слова друг другу, мы провели вместе сотни, а может быть, тысячи бесконечных часов то в твоем, то в моем кабинете, пытаясь найти правильное решение, пока что-то не начинало вырисовываться.

— Да, это было круто.

— Зуб даю, так и было. И ты тогда был крутым. Не забывай об этом!

— Спасибо, старик.

— Ну так как насчет выписки? — спросил он Брэда. — Когда, думаешь, тебя выпустят?

— Точно не могу сказать. Полагаю, недели через две. У меня тяжелая клиническая депрессия, и здесь, мне кажется, мне легче ее переносить, чем дома. Сейчас я почти в норме. Теперь я совсем спокоен. Обещаю тебе, что скоро поправлюсь.

— Это хорошая новость. Я тебе еще позвоню. Надеюсь, в следующий раз обстановка будет более