— Думаю, и это голословно. Но хотя бы и так — что из этого?

— Ну, это легко проверить — затребуйте купчую, вот и все… Из этого само по себе ничего, но в сочетании с другими фактами… Представляете, что поднимется, если газеты раструбят, что страховое общество «Россия» является филиалом германской разведки? Как вы знаете, весной не устояло военное министерство[5], а оно будет покрепче, чем страховое общество.

— Запугать хотите? Не запугаете, я не из таких.

— Запугивать вас я не буду — изложу факты. Работы на заводе Глебова имели стратегическое значение для русского военно-морского флота — раз. Фирма «Шуккерт и К°» приобрела пустырь тайно перед самым пожаром — два. Существует также банковский счет номер восемьсот восемь девятьсот один…

— Что еще за счет?

Некий счет, с которого переводят деньги тем, кто по странному стечению обстоятельств действует против Глебова. Номер зафиксирован, факт существования счета легко проверить. — Улыбнулся: — Вы, Орест Юрьевич, вне подозрений, уверен: вам с этого счета деньги не переводили.

— Насчет цифр, которые вы назвали, я их слышу в первый раз.

— Действительно, денег вам не переводили, но послали спровоцировавшее вас предупреждение, тем самым втянув в соучастие. Кто его мог послать, можно установить, если покопаться. Безусловно, это тоже будет интересно газетам. Подытожим: Глебова провели, и провели по всем правилам искусства. Ай-яй-яй, и меня провели вместе с Глебовым… Бывшего сторожа Ермилова убили, предварительно сманив и прельстив задатком, а также научив, под каким предлогом следует уйти с завода. Этот поступок Ермилова заставил Глебова уволить опытного работника и взять на его место нового. Что касается нефти, здесь точный расчет: не так сложно было приурочить поджог к закупке годового запаса. Зато теперь выяснить, что из этих двух событий было причиной, а что следствием, практически невозможно. Смею верить: страховое общество в заговор могло не входить. Скорей, как я уже говорил, вас, Орест Юрьевич, кто-то заботливо предупредил. Ваше поведение после пожара выглядит поэтому вполне естественным. Но подумайте, в какой мыльный пузырь превратится страховое общество «Россия», если я обнародую эти факты через уважаемую газету? — Так как Защипин молчал, добавил: — Как вы хорошо знаете, такая газета в Петербурге есть.

Оставив Защипина обдумывать услышанное, встал, подошел к двери; перед тем как выйти, повернулся:

— Простите, я сказал вам все это, зная вашу мудрую осмотрительность. Сообщенные мной факты вы можете проверить сами, но если хотите — сегодня же вечером я представлю копии документов. В их числе есть весьма любопытные. Например, протокол допроса некоего уголовника-рецидивиста Ганибалова, к услугам которого прибегла фирма «Шуккерт и К°», а также копия письма банка Мюллера Трояновскому, на имя которого в банке был открыт счет сразу после пожара. Представить?

Защипин некоторое время молчал, глядя на стол; наконец сказал хмуро:

— Ну что ж, представьте.

Простившись, Пластов ушел; вечером документы были представлены. Как свидетельствует архивная хроника, на следующее утро петербургское отделение страхового общества «Россия» официально уведомило фирму «Н. Н. Глебов и К», что сегодняшним числом перевела на ее банковский счет причитающееся ей страховое вознаграждение — полтора миллиона рублей.

Пластов и Лиза Глебова сидели в кафе «Коломбина» за тем же столиком, как и в то утро, когда они, решив обсудить звонок Коршакеева, договорились встретиться. Зал кафе, как обычно в эти часы, был пуст, за окном начинался жаркий июльский день Петербурга, но здесь было прохладно и тихо. Пластов видел только Лизу, ее лицо, выбившиеся из-под шляпки светлые волосы, зеленовато-карие глаза. Вот Лиза протянула ладонь, накрыла его руку; в который раз вспомнилось: Лиза сама сегодня позвонила ему, сама… И сама настояла на встрече. Вообще, мог ли он думать, что когда-нибудь такое случится? Что они будут сидеть вот так, рядом, что она накроет его руку? Лиза, будто не замечая всего этого, улыбнулась:

— Арсений Дмитриевич, я знаю, это ужасная сентиментальщина и все такое прочее, но, ради бога, пожалуйста, не откажите мне… Ну, пожалуйста! Я вас очень прошу, ну, пожалуйста! Арсений Дмитриевич, миленький, не откажетесь? Обещайте мне? Не откажетесь?

— Хорошо, не откажусь, но от чего?

— Спасибо. — Убрала руку. Помедлив, бережно сняла с пальца кольцо, протянула.

— Он хотел было остановить ее — прижала палец к губам:

— Тш-ш… Я так хочу, Арсений, слышите? Ну, пожалуйста! Я хочу. Я буду всегда с вами, хорошо?

— Вложила кольцо в его ладонь, силой сжала пальцы в кулак.

— Подержите его, а потом спрячьте в карман. На левую сторону. Хорошо?

— Хорошо. — Спрятал кольцо в карман пиджака.

Лиза вздохнула, смешливо прищурилась:

— Знаете, я ведь очень суеверная. Вы даже не знаете, до какой степени… Ну вот. Еще тогда, в то утро, я загадала: если все будет хорошо, я обязательно подарю вам это кольцо. Обязательно. А сейчас все хорошо. Ведь все хорошо? — Смотрит ему в глаза, уже серьезно.

Подумал: если этот взгляд хоть что-то значит, это было бы счастьем.

— Да, Лиза, все хорошо.

— Вот видите. Я так рада. И все благодаря вам.

— Лиза…

— Не нужно, не говорите ничего. Благодаря вам, благодаря вам, благодаря вам… Но… — Посмотрела на окно: — Но только… Кажется, мы уедем из Петербурга.

— Почему?

— Папа решил, что восстанавливать завод невыгодно… Акционеры с ним согласились. На собрании решено купить новый завод в Москве. Тоже электромеханический.

— Значит, вы уедете?

— Останусь я или нет, зависит от одного человека.

— Он здешний? Петербуржец?

Шепнула еле слышно, не поднимая глаз:

— Петербуржец…

Надо спросить, кто это, иначе он не выдержит.

— Кто же это? Неужели Тиргин?

Подняла голову:

— С чего вы взяли?

Он мне сказал, что собирается сделать предложение…

— Тиргин? Ну-ну. Он может собираться делать сколько угодно предложений. — Дурачась, вытянула губы: — Я похожа на будущую жену Тиргина?

— Действительно, не похожи… Я ошибся и теперь понимаю, кто это.

— Кто же?

— Вологдин, я понял это сразу. Так ведь?

— Валентин Петрович? Ну что вы. Вологдин может быть мне другом, братом, но не больше. Да и потом — у него есть суженая, Маша, Мария Федоровна.

— Кто же этот счастливец?

Вздохнула:

— Не знаю, счастливец ли он, но я этого человека люблю.

Замолчала, осторожно трогая чашку; наконец сказала тихо:

— Для меня он самый прекрасный, самый умный, самый смелый, самый благородный… самый лучший… Он петербуржец.