— Хо-хо. Вишь, што понесъ, чѣмъ испужать xoчетъ. Жидами. Такіе же люди и еще лучше, чѣмъ православные.
Нефедовъ передохнулъ.
— Помните это. — Голосъ его повысился и подобно набатному колоколу загудѣлъ и задрожалъ металлическимъ звономъ. — Говорю это я, смертникъ, безвинно обреченный вами на муки и смерть. И еще помните, что за всѣ ваши безмѣрныя злодѣянія, надругательства, насилія и кощунства, вы заплатите страшной цѣной и въ семъ вѣкѣ и въ будущемъ. Земля не выдержитъ вашего злодѣйства и гнусности и возопіетъ къ небу. Богъ услышитъ ея жалобу и поразить васъ. Вся та невинная кровь, кровь моихъ соратниковъ и братьевъ, которую вы льете, какъ воду и которой прольете еще цѣлыя рѣки, не пройдетъ вамъ даромъ, падетъ на ваши преступныя головы и головы вашихъ дѣтей. И заплатите за все великимъ горемъ, великими бѣдами и въ своемъ торжествѣ и опьяненіи и не замѣтите, какъ всѣ эти невиданныя отъ начала міра бѣды и горе обрушатся на васъ и проклянете день и часъ вашего рожденія, возненавидите женъ, и матерей, и дѣтей вашихъ, и оудете искать смерти, и не сразу найдете ее.
Помните это, негодяи, скоты, гнусные, кровожадные гады, жидовскіе рабы
Будьте вы прокляты со всѣмъ вашимъ злымъ дьявольскимъ отродьемъ и со всѣми вашими паршивыми жидами. Вы другъ друга стоите!
По толпѣ давно уже несся угрожающій вой и рокотъ, точно по степи мчался буйный вѣтеръ или въ половодіе забурлила рѣка.
Комиссаръ позеленѣлъ. Изъ щелочекъ его глазъ вдругъ высунулись и торчали двѣ колючки, какъ острія иголокъ, маленькія точки. На нижней части лица, около полуоткрытаго рта, черезъ щель котораго виднѣлись огрызки сломанныхъ переднихъ зубовъ, играла усмѣшка кошки, держащей въ когтяхъ мышь.
Онъ медлительно повернулся къ Нефедову.
Глаза ихъ встрѣтились.
И вдругъ случилось нѣчто совсѣмъ непредвидѣнное: партизанъ плюнулъ прямо въ лицо комиссару.
— Вотъ вамъ! Получайте и расписывайтесь. Не стоите вы моего плевка. Ну да гдѣ наше казачье не пропадало! Плюю на васъ всѣхъ въ ваши кровавыя свиныя хари, мерзкіе, гнусные негодяи. А муками, смертью не устрашите. Готовъ! — громовымъ голосомъ прокричалъ Нефедовъ.
XLII.
Это было такъ неожиданно и такъ необычайно, что толпа растерялась и на мгновеніе онѣмѣла.
— Убить! разодрать на части... Чего ему въ зубы глядѣть?! Ишь што сказалъ... Ишо харкается... комиссару прямо въ мурло... Бей!.. Рѣжь!.. — черезъ секунду съ изступленными, кощунственными ругательствами, въ которыхъ въ невообразимо-отвратительныхъ, мерзост-ныхъ сочетанияхъ оскорблялись имена Бога и Его Пречистой Матери, въ одинъ голосъ заревѣла толпа.
— На меня такъ-то никто не харкалъ... Ей Богу, никто... — въ удивленіи, растерянно пролепеталъ комиссаръ, недоумѣло оглядываясь по сторонамъ и унизанной драгоцѣнными кольцами рукой обтирая заплеванное лицо.
Вдругъ онъ весь побагровѣлъ. Изъ щелочекъ его глазъ посыпались злобныя искры. На искривленныхъ губахъ огромнаго рта появилась пѣна.
— Нѣтъ, малой, шалишь!.. — прошипѣлъ онъ, неуклюжимъ козлинымъ прыжкомъ, такъ, что въ воздухѣ взмахнула его борода, бросаясь къ своей жертвѣ...
Въ толпѣ передъ глазами Нефедова на одинъ краткій мигъ, точно въ грозовомъ сумбурномъ бреду, мелькнуло полумертвое, полное отчаянія, ужаса и муки лицо Александ-ры Павловны.
Оно было такое дорогое и милое, такое туманное и далекое, какъ потерянная мечта....
Это было то, что еще тянуло его къ этому міру, кровными нитями связывало его съ нимъ.
Ему такъ больно кольнуло въ сердце, что онъ вздрогнулъ и едва не выронилъ костыли.
Это было послѣднее изъ всего здѣшняго, съ чѣмъ онъ навѣки простился.
Странная, болѣзненная улыбка скривила губы раненаго.
Нефедовъ съ усиліемъ оторвалъ глаза отъ дѣвушки и съ душераздирающей тоской взглянулъ на небо.
Теперь все было покончено съ этимъ міромъ. Душа его затаилась, ушла куда-то вглубь, точно упруго сжалась приготовившись къ послѣднему прыжку.
Мгновенія чеканились въ его сознаніи и молніеносно быстро, и томительно медленно, и какъ-то особенно нестерпимо значительно.
«Страшно... жутко... неизвѣстно... черная бездна»... — какими-то огромными, мутными волнами или въ грозовомъ освѣщеніи колыхающимися, столь же огромными полотнищами проносилось въ его мозгу.
Ни откуда никакого просвѣта, никакой помощи. Но онъ вспомнилъ...
— Боже мой, прости меня за всѣ прегрѣшенія мои! — въ смиренномъ сосредоточеніи и въ пламенномъ порывѣ прошепталъ онъ блѣдными, пересохшими губами.
О Богѣ Нефедовъ всегда много думалъ, на войнѣ онъ былъ уже на пути къ вѣрѣ, сегодняшняя ночная молитва многое открыла ему. Онъ душой своей позналъ Бога, прикос-нулся къ Нему и окончательно увѣровалъ въ Него, во всемъ дальнѣйшемъ положившись на Его святую волю.
Сейчасъ всю его настрадавшуюся, оскорбленную душу неудержимо потянуло туда, въ горнія, къ Богу. Онъ какъ измученный путникъ, достигшей безопаснаго пристанища, всѣмъ существомъ своимъ обратился въ одинъ порывъ, въ пламенную испепеляющую молитву къ Нему, все предвидящему, все устрояющему.
Отъ земли и отъ всего земного духомъ своимъ онъ оторвался уже окончательно.
И вдругъ совершилось что-то такое, что не передается на человѣческомъ языкѣ.
На мигъ, на одно краткое мгновеніе, Нефедовъ услышалъ неизрѣченные глаголы, но не здѣшнимъ плотскимъ ухомъ. Какъ въ огромной панорамѣ, съ непередаваемой выпуклостью, непререкаемо и ярко передъ нимъ развернулась полностью картина всей этой жизни. Но видѣлъ онъ ее уже не плотскими очами. Онъ разомъ охватилъ и постигъ весь смыслъ и уразумѣлъ страшную разгадку ея, но не своимъ человѣческимъ разумомъ. Духъ его отдѣлил-ся уже отъ бреннаго тѣла и на все земное, и на самого себя взиралъ со стороны.
«Вотъ оно что» — въ невыразимомъ удивленіи, весь потрясенный, радостный и счастливый подумалъ Нефедовъ.
— Господи, прости меня грѣшнаго, прости и имъ! — прошепталъ раненый и успѣлъ перекреститься.
Вся душа его и все сердце пламенѣли неисчерпаемой любовью и глубокой, неизобрази-мой жалостью ко всѣмъ, особенно къ своимъ мучителямъ.
«Зачѣмъ они, зачѣмъ? О, если бы они знали!»...
Въ его просвѣтленныхъ нездѣшнимъ свѣтомъ глазахъ, они были такъ слѣпы, такъ тупы, и такъ несчастны!
