маленькую армію. Ему казалось, ему это внушали, что только она одна мѣшаетъ ему воспользоваться плодами его побѣды, его завоеванныхъ «свободъ». Его сердило, его приводило въ неистовство то, что противъ него, непогрѣшимаго праведника, какимъ называли его черные демоны разрушенія и во что онъ въ простотѣ душевной вѣрилъ, дерзнула возстать кучка людей и это тогда, когда всѣ ему льстили, всѣ передъ нимъ заискивали, склонялись, никли и ползали. Жестокаго обмана и страшнаго предательства развратный, тупой дуракъ-народъ тогда еще и не подозрѣвалъ. Залитые невинной кровью безстыдные, хищные глаза его не видѣли того неописуемаго бѣдствія, которое уже подстерегало его и немного позднѣе обрушилось на его преступную голову.

Съ другой — кучка интеллигенціи, преимущественно военной и учащейся молодежи, ни въ чемъ неповинной, расплачивающейся за грѣхи и легкомысліе своихъ отцовъ, потерявшей отъ самосуда развратной черни своихъ родныхъ и близкихъ, а отъ ея воровства и грабежа все свое состояніе. Она была безпримѣрно-несчастна, обездолена, лишена права на добываніе средствъ къ жизни. Ее отовсюду гнали. Непогрѣшимый «богоносецъ»-народъ обрекъ ее на безпощадное истребленіе. У нея другого выбора не было: или покорно, какъ агнецъ, отдать себя на издѣвательства и растерзаніе бѣшеному звѣрю или съ оружіемъ въ рукахъ защищать свое право на жизнь. Она предпочла послѣднее и въ своихъ ожесточенныхъ сердцахъ несла чувство неукротимой мести къ разнуздавшемуся хаму, перешагнувшему всѣ грани закона и права, а въ своей оскорбленной душѣ бережно хранила идею раздавленной и поруганной русской государственности. И какъ раненый левъ, она шла, нанося страшные удары врагу и искала точки опоры, гдѣ бы она могла обосноваться, оправиться, собраться съ силами и потомъ перейти въ рѣшительное наступленіе.

Не удержавшись въ Новочеркасскѣ и Ростовѣ, она такой точкой опоры считала сердце Кубани — Екатеринодаръ.

Въ сердцахъ добровольцевъ жила и пламенѣла горячая вѣра въ то, что они спасутъ родину отъ окончательной гибели или, по крайней мѣрѣ, продержатся до тѣхъ поръ, пока не подоспѣютъ на помощь «доблестные» союзники.

Они не сомнѣвались въ окончательномъ исходѣ міровой войны, они вѣрили, что общій врагъ, ради одолѣнія котораго Императорская Россія принесла такія неисчислимыя жертвы, въ концѣ концовъ будетъ раздавленъ, какъ не сомнѣвались и въ томъ, что «благодарные» союзники помогутъ имъ свергнуть иго международной шайки грабителей, воровъ и убійцъ.

Для этого вѣдь такъ мало надо по сравненію съ тѣмъ, что дала Россія для побѣды и торжества союзниковъ!

Усомниться въ благородствѣ и благодарности «доблестныхъ», «вѣрныхъ» союзниковъ, допустить съ ихъ стороны коварство, низкое своекорыстіе и предательство къ впавшей въ несчастіе своей Родинѣ въ рядахъ добровольцевъ считалось великимъ грѣхомъ, несмывае-мымъ позоромъ, преступленіемъ непростительнымъ...

И всѣ жили надеждой, всѣ вѣрили, пламенно, безоглядно вѣрили, что ихъ невообрази-мыя страданія и великія жертвы не пропадутъ даромъ, что «доблестные», «благородные», «вѣрные» союзники, покончивъ съ общимъ врагомъ, изъ чувства благодарности къ настоя-щей подлинной Россіи не оставятъ ихъ безъ помощи, выручатъ. Предательство съ ихъ стороны представлялось имъ слишкомъ чудовищнымъ и безчеловѣчнымъ. Даже мысль о немъ они не допускали, не хотѣли поганить своихъ сердецъ ею...

Невообразимыя по своему изувѣрству и жестокости истязательства большевиковъ надъ ранеными и попавшими въ плѣнъ «кадетами» вызывали со стороны послѣднихъ равноцѣн-ный отвѣтъ.

Большевики сдирали съ добровольцевъ кожу, вырѣзывали лампасы во всю длину ногъ отъ ступней до бедеръ, выматывали кишки, ломали кости, скоблили ножами десна, выкалывали шиломъ глаза, вырывали ногти и зубы, живьемъ сжигали и зарывали въ землю.

Добровольцы подвергали жестокимъ избіеніямъ и разстрѣламъ плѣнниковъ-большеви- ковъ.

Обычнымъ зрѣлищемъ являлись своеобразныя гирлянды изъ повѣшенныхъ комиссаровъ на площадяхъ тѣхъ селъ, станицъ и хуторовъ, которые своимъ побѣдоноснымъ шествіемъ проходила Добровольческая армія.

И никого такое зрѣлище не поражало, никого не возмущало.

Наоборотъ, такія рѣшительныя мѣры удовлетворяли накопившуюся въ сердцахъ добровольцевъ месть, горечь, злобу и обиду противъ грабителей, истязателей и убійцъ.

Всѣ находили, что съ такими безпощадными, бѣшеными животными, какими въ дѣйствительности оказались красные носители «свѣтлыхъ» «свободъ», надо поступать именно такъ, а не иначе.

И было добровольцамъ невообразимо тяжко, тяжко физически и морально.

Была не жизнь, не существованіе подъ солнцемъ, а кровавый кошмаръ, зубовный скрежетъ, кромѣшный адъ.

И этотъ адъ усугублялся еще и тѣмъ, что съ того времени, какъ армія ушла изъ Ростова, ее, точно непроиицаемой переборкой, отдѣлили отъ всего свѣта и надъ головой ея плотно захлопнули крышку. Она оказалась разобщенной со всѣми. Міръ жилъ самъ по себѣ, а она сама по себѣ. До нея ни откуда не доходило никакихъ извѣстій.