И дочь и золото! Червонцев звонкий танец…На сцене христиан накрашенный актерПускай изобразит в потеху галерееТвоих седых волос неслыханный позорИ рукоплещет смерд мучениям злодея —Мы знаем точный вес, мы твердо помним счет;Мы научаемся, когда нас научают.Когда вы бьете нас, кровь разве не идет?И разве мы не мстим, когда нас оскорбляют?<9 декабря 1920>
«Досыта не могу, дитя…»
Досыта не могу, дитя,Насытить алчущие губы.Нет, не могу поверить я,Что каждый день не день сугубый.Все мимо. Длится только стих;И тот, уже чужой, сверкает.Я чувствую, из рук моихПесок мгновений вытекает.Боюсь и трепещу любя:Минуте каждой жадно внемлю.Мне страшно думать, что тебяУложат в ящик, скроют в землю.От человечьего жилищаНа отдаленное кладбищеВедет поспешная стезя:Быть мертвым средь живых нельзя.<23 сентября 1920. 12-ая Рота >
Только в словах
«Только в снах еще ты настоящий…»
Только в снах еще ты настоящий,Только в скудных и таких коротких…Две луны сияют в синей чаще,Ветер с моря в белых папильотках.Было ли когда-нибудь такоеОпьяняющее дух волненье —В беспокойно сладостном покоеЧувствую твое прикосновенье.Милый — ты, но кто мне скажет, кто ты,Что за город здесь, и как я знаюЭтот дом и сад, и там, у поворота,Белых птиц взлетающую стаю…<Сентябрь 1919>
Ревность
Ты спишь утомленный, чужой и красивый;Ты крепкие видишь и теплые сны.В холодном стекле на снегу переливыОгромной, ущербной и красной луны.Над сердцем любовника, злая подруга,Ревниво я бодрствую ночь напролет.Наушница злобная, зимняя вьюгаВраждебные, древние песни поет.Ты дар драгоценный, мне отданный Богом,