В земляные прячешься норы,И тебя по канавам теперьВалит сон, беспокойный и скорый.Иль не стало в нашей странеСыновьям нашим должного места,Что мы отдали их войнеИ дали им смерть в невесты?Но дитя от меня не возьметГрохот тысячи тысяч орудий;Все я чувствую слабый твой ротНа моей опустевшей груди.<Август 1919>
«Сухой и гулкий щелкнул барабан…»
Сухой и гулкий щелкнул барабан,Завыла медь в изогнутое горло,И топотом неисчислимых странОтветили чудовищные жерла.Конца не будет. Новые опятьПридут за мертвыми живые люди,И станут дети мирно засыпатьПод громыханье дальнее орудий.Веселые и дерзкие годаОставшимся достанутся на долю:Разрушенные битвой города,Окопами раскопанное поле.Они увидят землю вдаль и вдаль,И, наконец, доподлинно узнают,Как черен хлеб, как солона печаль,Как любят нас и как нас убивают.<1 мая 1920>
Петербург
Новая Голландия:
строитель — Деламот.
Как трудно говорить о важном и высоком;Несутся месяцы стремительным потоком,И легкой пылью будничных заботНас каждый час упорно обдает;Темнее слух, и сердце равнодушней;Все тише мы, все жалче, все послушней.Но ты, источник стольких вдохновений,Мечта из камня, город измышлений,Ты полон новой, мрачной красоты;Ты кровью опален и смертью тронут,И над тобой уж плакальщицы стонут…О Петербург, не изменяешь ты!Для нас, мятущихся о ломте хлеба,Забывших даже цвет дневного неба,Коротких и поспешных этих дней, —В ночном тумане, в ветре прибережномВнезапно восстаешь, окутан вихрем снежным,Виденье твердое из дыма и камней!Так значит, мы живем, так значит, смерти нет!И чьей-то мысли отягченный следОстанется в веках, как крепкая работа.Закрой глаза теперь и вспомни, как встаетТам, где канала сумрачный пролет,Чудовищная арка Деламота.<Сентябрь 1920>
Тревога
Тревога!Взывает труба.В морозной ночи завыванием гулкимНесется призыв по глухим переулкам,
