раскрывала как «Его Бенгальскому Величеству»[73]. Посвящение начинается строфой:
Замена была связана с явным нежеланием публичной привязки откровенного текста посвящения к реальному лицу; иные читатели могли отнести напечатанную аббревиатуру посвящения, скажем, к Евгению Багратионовичу Вахтангову, умершему в 1922-м… В многозначной строке про пленницу речь идет, безусловно, о 1924 годе; и в архиве Полонской первоначальный план поэмы и ряд законченных отрывков говорят о том, что действие ее плавно переходит от 1921-го к 1924-му году. Хотя нельзя не признать, что ясного понимания событий 1924 года в Грузии на основе увиденного и пережитого у Полонской не было. Его никак нельзя было составить и на основе тогдашних трескучих фраз республиканской газеты «Заря Востока», а московские газеты писали об этом еще меньше. Добавим, что жившая в тифлисской квартире арестованного Ферберга Полонская, судя по всему, не располагала и серьезной приватной информацией о происшедшем.
Персонажи поэмы несомненно вымышлены; главными действующими лицами надлежало стать юной грузинской княжне, внучке нефтяного короля, влюбившейся в молодого чекиста Горелова, вступившего в Тифлис вместе с частями Красной Армии, и самому чекисту. Отметим, что сюжетно два сохранившихся наброска («Тревога» и «Революционный трибунал») явно относятся к событиям 1924 года. Что же касается сугубо личного сюжета, то, первоначально включенный в поэму, он был затем изъят из нее и составил цикл стихотворений «Еще любовь».
О том, что в процессе работы над поэмой авторские планы менялись, можно судить по стихотворению «Тифлис», где описывается октябрьское празднование в столице Грузии — в первоначальном виде оно напечатано в 1925 г. (Ленинград. № 15) под заголовком «Первое мая в Тифлисе».
Что-то в 1925-м году не позволило Полонской продолжить начатую работу над поэмой «Кавказский пленник», но написанного ей было жаль, и дважды (в 1929 и 1935 гг.) она включала ее фрагменты в свои книги. В самом начале 1925 года первоначальные отрывки поэмы (без упоминания ее названия) публиковались в ленинградской периодике; в третьей книге Полонской «Упрямый календарь» (1929) помещены «Отрывки из поэмы “Пленник”» — «Посвящение» и шесть фрагментов (слабо связанных между собой стихотворений): «Начало романа», «Родословная героя», «Героиня», «Когда любовь» (всего две строфы), «Тифлис» и «Счастье». Они составили самую большую, но далеко не полную публикацию отрывков из поэмы «Пленник»; уже в четвертой книге Полонской «Года» (1935) фрагмент «Счастье» («Чекиста любить — / Беспокойно жить…») изъяли… В настоящем издании сделана попытка реконструировать поэму с учетом всех сохранившихся в личном архиве Полонской материалов; отрывки, не вписывающиеся в первоначальный план, печатаются отдельно в разделе стихов, не вошедших в книгу «Упрямый календарь».
7. «Упрямый календарь. Стихи и поэмы 1924–1927»
Третья книга стихов Полонской «Упрямый календарь» (ее выпустило в 1929 году, «году великого перелома». Издательство писателей в Ленинграде) завершает публикацию ее поэзии досталинских лет. Подчеркнем, что самое имя диктатора не встречается ни в этой книге, ни в следующей, вышедшей в 1935-м. Однако если «Знаменья» и «Под каменным дождем» писались вообще без какой-либо оглядки на партийные установки, и читатель может ощутить полную свободу от текстов Полонской, то в «Упрямом календаре» некоторое соотнесение (боковым зрением) с «пульсом эпохи», пожалуй, уже ощутимо…
В первом разделе «Упрямого календаря» напечатаны небольшие поэмы: «Кармен» (1923), «В петле» (1923) и отрывки из поэмы «Кавказский пленник» (1924–1925).
Поэма «Кармен» — рассказ о том, как революция неожиданно и радикально меняет судьбу, уготованную прежним строем бойкой девахе с табачной фабрики, прозванной по имени героини знаменитой новеллы Мериме (Елизавета Григорьевна, кстати сказать, какое-то время работала врачом на табачной фабрике и хорошо знала жизнь работавших там женщин).
С 1920-х годов для Полонской характерна склонность к поэтическим вещам с напряженным и острым сюжетом; в этом жанре она работала и в 1930-е годы, хотя ее поэзия и становилась все менее напряженной и политически более нейтральной. Отметим, что в двадцатые годы в сюжетных ее вещах не всегда ощутима жанровая разница между собственно поэмой, циклом сюжетных стихов и длинным стихотворением. «Кармен», состоявшая из шести небольших частей, называлась поэмой, а закрывавшее «Упрямый календарь» стихотворение «Счастливая жена» (оно состояло из девяти частей) поэмой не именовалось» хотя в нем был единый сюжет, между началом и концом укладывалась вся жизнь двух молодых героев — убийцы и его жертвы, судьбы их матерей. Возможно, Полонская сознательно не поместила «Счастливую семью» в раздел поэм, а отправила в самый конец книги, чтобы облегчить ее цензурное прохождение…
Спустя шесть лет критика разоблачала Полонскую, чей метод «давал осечку там, где она пыталась поднять тему живой современности, показать нового человека»[74].
Шесть стихотворений второго раздела книги — это, преимущественно, некие зарисовки неповской России (нищие, искатели забвения в киношках, шарманщик, собачий манеж…) — в этих вещах нет, конечно, дерзкого гротеска раннего Заболоцкого, но и классовой азбучностью совфельетона или, наоборот, элегичность настроя они не страдали. Итог не случаен — пять стихотворений из шести в советские времена ни разу не перепечатывались, только одно стихотворение после смены названия («Собаки» получили выгодную прописку, став «Гамбургским манежем») цензура охотно пропустила: заметим, что этот прием показал свою действенность еще в книге «Под каменным дождем».
Третий раздел «Упрямого календаря» — восемнадцать стихов о любви; они лишены какой-либо идеологической оснастки и существуют вне исторического контекста (это пока не считалось криминалом, а потому именно эти стихи относительно легко переиздавались). Как и прежде, в любовной лирике Полонской голос сильного, независимого человека звучал узнаваемо:
(«Романс»)
Это был голос человека, требовательного в любви и понимающего, о чем пишет:
